Волшебный корабль

Мингслей хихикнул, как будто поведанное женщиной было необыкновенно забавно.

– А я, – проговорил он так, будто речь шла о многолетних жизненных наблюдениях, – давно открыл для себя, что обостренное восприятие художника великолепно умасливается перезвоном монет. Так что уверен – сообща мы сумеем преодолеть все твои предрассудки. Обещаю: оплата твоего труда превзойдет все ожидания. Ты и сейчас своей возней с обычным деревом зарабатываешь, по-моему, очень пристойно. Но когда ты примешься делать бусы из диводрева, мы сможем заламывать цену, какую ни пожелаем. Я серьезно! Мы предложим покупателям то, что им никто ни разу не предлагал! Мы с тобой – два сапога пара. Мы в этом городе чужаки. Зато разглядели то, чего у себя под носом не видели местные.

– Два сапога? А по-моему, нам вообще разговаривать не о чем.

Судя по голосу, женщина не думала идти на какие-либо уступки. Но Мингслей точно не слышал.

– Да ты, – ликовал он, – приглядись только, каков материал! Тонкие прямые волокна! А цвет! Чистое серебро! Уйма досок, и ни на одной ни сучка! Ни на одной! Какое дерево! И полностью в твоем распоряжении. Чего только из него можно наделать! Даже если снять носовую фигуру, привести в порядок и продать отдельно, диводрева останется еще столько, что не одну мастерскую – целую промышленность хватит основать. И мы не будем ограничиваться твоими обычными бусами да амулетами. Шире надо на вещи смотреть, шире! Стулья, спинки кроватей, столики, украшенные резьбой… И естественно, колыбельки. Вообрази только, каков будет престиж! Укачивать первенца в колыбельке, целиком вырезанной из диводрева! А что будет, – увлекся Мингслей, – если увенчать изголовье такой колыбельки женскими лицами? Да еще разузнать, каким образом их оживляют? Мы обучили бы их распевать колыбельные. Ничего себе, а? Люлька, которая сама качает младенца и сама ему песни поет…

– Жуть, – ответила женщина. – В дрожь бросает, как только подумаю.

– Значит, боишься диводрева? – Мингслей разразился лающим смехом. – Неужели местные суеверия и до тебя добрались?

Женщина огрызнулась:

– Дерева бояться мне незачем. Вот людей вроде тебя – это да. Вы же лезете в воду, не зная броду. Погоди немного, подумай! Купцы из старинных семейств Удачного – самые ушлые торговцы, каких только видели здешние края. И если они не покупают и не продают диводрево – должна быть причина, и очень веская. Ты своими глазами видел: носовая фигура живая. Но ты не спросил себя, как и почему, а сразу собрался засучив рукава сколачивать стулья и столы из того же самого материала. И вообще… Стоять перед лицом живого существа и весело рассуждать о мебели, которую можно сделать из его тела…

Мингслей хмыкнул:

– Не стал бы спешить с утверждением, что это существо взаправду живое. Ну да, один раз оно шевельнулось и подало голос, так что с того? Куклы-марионетки тоже двигаются, когда их за ниточки дергают. А попугаи, случается, разговаривают. И что же, ты их всех предлагаешь людьми считать?

Похоже, ему было смешно.

– Чего ради ты мелешь всякую чепуху? – поинтересовалась женщина. – Думаешь таким образом заставить меня переменить свое мнение? Я ведь бывала у северной стены, где причаливают живые корабли. Спорю на что угодно, что и ты туда приходил. Так вот, живые корабли, которые я там видела, называются живыми, бесспорно, не зря. Больше того, каждый из них – личность! Так что вот так, Мингслей. Сам себе ты можешь врать сколько угодно и убеждать себя, в чем только хочешь. Но меня – уволь. Отговорками и полуправдой ты меня на себя работать не вынудишь. Нет уж. Я вправду заинтересовалась, когда ты мне рассказал, будто здесь валяется умерший живой корабль и есть возможность использовать его диводрево. Но даже и тут ты солгал мне. Поэтому не вижу больше причин торчать тут с тобой под дождем. Дело, которое ты предлагаешь, неправедно, и я в нем участвовать не собираюсь.

Совершенный слышал, как удалялись ее шаги, как Мингслей продолжал кричать:

– Это глупо! Ты отказываешься от таких денег, которые и представить не можешь!

Женщина остановилась. Совершенный навострил уши, как только мог: неужели вернется? Но вернулся только ее голос. Она не стала кричать, но слышно было очень хорошо и отчетливо.

– Ты, Мингслей, – холодно проговорила она, – совсем перестал видеть разницу между выгодным – невыгодным и добром – злом. Ты окончательно запутался. А я – пока еще нет.

И она снова двинулась прочь. Походка была по-мужски твердая и явственно гневная. Потом дождь еще больше усилился; капли лупили так, что, должно быть, причиняли боль человеческой коже. Совершенный услышал ворчание Мингслея, недовольного ливнем.

– Уж эти мне художественные натуры! – фыркнул тот вслух. – Ничего, никуда не денется, обратно придет… – Он помолчал и вдруг обратился прямо к Совершенному: – Корабль! Эй ты, корабль! Ты что там, вправду живой?

Совершенный не стал отвечать.