Волшебный корабль

И чуть тряхнула головой, отводя волосы с глаз. Ее стриженые волосы были совершенно черны. Как ночное небо меж звезд. Ее можно было целовать без всякой опаски: все эти дни он оставался ее единственным мужчиной. Она заметила, что он пристально за ней наблюдает. Ее глаза расширились, она задышала чаще и глубже… Кеннит одним движением прижал ее к себе и к фальшборту. Силой, потому что так ему захотелось, заставил раскрыть губы для поцелуя. Ощутил сквозь тонкий теплый шелк ее маленькие острые груди… Оторвался от ее губ.

– Никогда, – сказал он, – слышишь, никогда не учи меня моему ремеслу. Я сам знаю, как заполучить то, что хочу. И уж как-нибудь обойдусь без бабьих советов!

В ее глазах была ночь.

– Ты знаешь… ты очень хорошо знаешь, – хрипловато согласилась она.

Он услышал их шаги, когда они были еще далеко. Он знал, что стоит самая что ни есть глухая ночь: последние вечерние птицы умолкли много часов назад. Все его тело каплями покрывала влага, из чего он заключил, что ночь была еще и туманной. Поэтому Совершенный не на шутку встревожился, заслышав шаги. С какой бы это стати двоим людям посреди ночи, да притом в густой туман, чуть не ощупью пробираться в его сторону? А шли именно к нему; больше на пустом берегу просто ничего не было. Когда люди приблизились, он распознал запах масла, горевшего в ручном фонаре. Похоже, впрочем, пользы от фонаря было немного: люди то и дело ругались вполголоса, поскальзываясь и спотыкаясь. Так… Мингслея он уже узнал. Этот противный голос что-то часто стал раздаваться поблизости…

«А что, если они идут меня поджигать?» Даром ли он дразнил Мингслея, когда тот в последний раз здесь был. Вот возьмет и запустит в него своим масляным фонарем… Стекло разобьется, горящее масло растечется по его телу… и он будет долго-долго кричать, медленно и беспомощно погибая в огне…

– Недалеко осталось, – пообещал своему спутнику Мингслей.

– Третий раз ты уже это повторяешь, – пожаловался другой голос. Его калсидийский акцент был еще заметнее, чем джамелийский – Мингслея. – Я дважды падал и, кажется, колено себе в кровь рассадил! Надеюсь только, Мингслей, ты не зря меня сюда притащил!

– Не зря, ни в коем случае не зря. Погоди чуток, сам все и увидишь.

– Да что я смогу в таком тумане увидеть? Мы что, днем прийти не могли?

Померещилось ли Совершенному или Мингслей действительно чуть помедлил с ответом?

– В городе относятся к нашему делу… скажем так – отчасти неодобрительно. Старинным семействам очень не по ноздре, что кто-то со стороны, не из их числа, собирается завладеть живым кораблем. Если бы только они прослышали о твоей заинтересованности… Прямо тебе скажу: мне уже намекали, и притом очень прозрачно, чтобы я от этого корабля держался подальше. А когда я спрашивал почему – отделывались лживыми отговорками. Они утверждают, будто только торговец из старинного семейства, и более никто, может обладать живым кораблем. Опять спрашиваешь почему, и они нагромождают новые увертки, одна другой лживее. Это-де противоречит всем их традициям. И больше никаких объяснений. А на самом деле все ой как не просто! Я ни о чем таком не подозревал, когда только взялся в этом деле посредничать… Ага! Вот мы и пришли! Видишь? Даже сейчас, когда он полуразрушен, заметно, насколько великолепен он некогда был…

Пока Мингслей держал свою речь, голоса придвинулись к Совершенному почти вплотную. Его успели одолеть самые черные подозрения, но тем не менее его голос прогудел зычно и грозно:

– Великолепен? В прошлый раз, помнится, ты меня жутким уродом назвал!

И, к своему немалому удовлетворению, услышал, как ахнули оба.

Потом Мингслей принялся болтать, только голос был почему-то не особенно тверд:

– Этого только следовало ожидать. Живой корабль, он, как ни крути, – живой…

Металл звякнул о металл, и Совершенный сообразил, что с фонаря сдвигают колпачок, дабы он ярче светил. Запах раскаленного масла сделался гуще. Совершенный беспокойно задвигался и скрестил на груди руки.

– Стало быть, Ферс, вот он перед тобой, – объявил Мингслей. – Ну и что ты о нем думаешь?

– Я… я попросту потрясен, – пробормотал его спутник. В его голосе звучал неподдельный благоговейный страх. Потом он откашлялся и добавил: – Но я по-прежнему не возьму в толк, зачем было приходить сюда ночью. Ну, то есть отчасти я понимаю твой интерес. Тебе нужна моя денежная поддержка. Но мне-то зачем помогать тебе втрое вздувать цену на брошенный корабль с изрубленным носовым изваянием? Хотя бы это изваяние и разговаривало…

– Потому, – словно раскрывая страшную тайну, отвечал Мингслей, – что он сработан из чистого диводрева.

– Ну и что с того? – парировал Ферс. – Все живые корабли из него делают.

– Делают. Но зачем? – Теперь Мингслей говорил точно посвященный в некое запретное знание. – Зачем строить корабль из диводрева – материала настолько чудовищно дорогого, что за него потом целыми поколениями расплачиваются? А?

– Все знают зачем, – буркнул Ферс. – Они оживают. И плавать на них легче, чем на простых.