Но она была рабыня. И поэтому обречена. Она сама это знала. Знали и другие рабы, ее товарищи по несчастью. А Уинтроу…
Он поднялся резким движением, исполненным решимости. Но когда заговорил, его голос прозвучал мягко и ласково:
– Обожди здесь и не теряй надежды. Я схожу за помощью в храм Са. Уверен, мы сможем убедить твоего хозяина и он не допустит такой бессмысленной смерти. – И Уинтроу невесело улыбнулся. – Если никакие доводы не подействуют, он, верно, все-таки согласится, что живая рабыня стоит поболее мертвой.
Раб, первым окликнувший Уинтроу, смотрел на него как на законченного идиота.
– Храм? – спросил он. – Да какой помощи нам оттуда ждать? Собака есть собака, а раб есть раб. Ни того ни другого там не утешат и напутствия не дадут. Эти жрецы поют гимны Са, но пляшут под сатрапову дудку. А хмырь с дубиной, который сдает нас внаем, – он нам не хозяин. Он просто посредник, надсмотрщик, он получает свой процент от всего, что мы за день наработаем. С этих денег он нас кормит, одевает, лечит и на ночь устраивает. Остальное идет хозяину. Ну и что, станет он свое кровное тратить, чтобы Калу от смерти спасти? А на хрена ему! Умрет и умрет, он ни гроша на этом не потеряет… – Уинтроу смотрел на него с ужасом и непониманием, и мужчина скривился. – Глупость я сделал, позвав тебя. Думал, раз молодой, может, сердце еще есть! Тьфу! Надо было мне сразу понять по твоему одеянию, что никакой помощи не дождусь… – И он вдруг схватил Уинтроу за плечо. Пальцы у него были железные. – Давай живо молись, не то, клянусь, я тебе ключицу сломаю! Мне терять нечего!
– Оставь угрозы, они не нужны, – ровным голосом ответил Уинтроу, стараясь не выдать испуга. – Я служу Са. Я исполню свой долг.
Невольник с презрением толкнул его наземь перед женщиной.
– Ну так исполняй побыстрее!
Он смотрел мимо Уинтроу, лицо у него было каменное. Надсмотрщик и наниматель продолжали увлеченно торговаться. Наниматель стоял к рабам спиной, человек же с дубинкой – лицом. Он смеялся какой-то шуточке клиента («Ха! Ха! Ха!» – так могла бы смеяться заводная кукла), но в улыбке участвовал только рот, а крепко сжатый кулак и, более того, тяжелый взгляд, то и дело устремляемый на подопечных, весьма красноречиво свидетельствовали: горе тому из рабов, кто помешает торговаться. Другой рукой он постукивал дубинкой себя по бедру.
– Я… здесь не следует торопиться, – предупредил Уинтроу, уже стоя перед женщиной на коленях и пытаясь обрести должное сосредоточение.
Вместо ответа Кала, шатаясь, приподнялась, и он увидел: все ее ноги были в крови. Кровь пропитала даже землю в том месте, где она сидела. Ножные кандалы были черны от кровяных сгустков.
– Лем… – жалобно позвала она.
Мужчина быстро шагнул к ней, обнял, поддержал. Кала тяжело повисла у него на руках. С каждым вздохом у нее вырывался стон.
– Придется поторопиться! – мрачно сказал Лем.
Делать нечего, Уинтроу опустил предварительные молитвы. Не стал он и произносить слова утешения, долженствующие приготовить ее тело и душу. Он просто встал перед ней и протянул руки. Коснулся пальцами сторон ее шеи, и каждый палец нашел предназначенную для него точку.
– Это не смерть, – сказал Уинтроу женщине. – Я лишь освобождаю тебя от забот бренного мира, дабы твоя душа возмогла без помех уйти в высшие сферы. Согласна ли ты?
Она безмолвно кивнула.
Уинтроу принял ее согласие и сделал медленный вдох, приводя свои жизненные токи в согласие с ее токами. И потянулся глубоко внутрь себя, туда, где таился в небрежении будущий жрец. Того, что ему предстояло, он никогда еще самостоятельно не совершал. Он еще не прошел полного посвящения в таинства. Но кое-что знал. И действительно был способен помочь… Он мельком заметил, что мужчина по имени Лем заслонял его своей широкой спиной от надсмотрщика и все время косился через плечо. Другие рабы сгрудились как можно плотнее, стараясь закрыть происходившее от глаз горожан.
– Поторопись, – вновь подтолкнул Уинтроу Лем.
Служитель Са слегка прижал точки, безошибочно отысканные кончиками пальцев. Это воздействие изгонит страх и отодвинет боль, пока он будет разговаривать с Калой. Она будет слушать его. Она сможет поверить…
Сначала он вернул ей ее тело.
– Тебе – биение твоего сердца и веяние воздуха в легких. Тебе – зрение твоих глаз, слух твоих ушей, вкус во рту и осязание всего тела. Все это я передаю тебе во власть, дабы ты сама распоряжалась, быть им или не быть. Все это я возвращаю тебе, дабы ты в ясном сознании могла приготовиться к смерти. Я даю тебе утешение Са, дабы и ты могла другим его дать. – Он заметил в ее глазах тень сомнения и понял, что должен помочь ей осознать новообретенную власть. – Скажи вслух, – попросил он ласково, – скажи: «Мне тепло».
– Мне тепло… – еле слышно отозвалась она.
– Скажи: «Боль ушла».