Волшебный корабль

– В смысле, до Кайла, – медленно выговорила Проказница. Обернулась и с ненавистью посмотрела на своего нынешнего капитана. – Я хочу, чтобы Ефрон Вестрит по-прежнему стоял у штурвала. И чтобы Альтия была на борту. И Брэшен! – Вскинув руки, она закрыла ладонями лицо и отвернулась от них. – Я хочу опять уверенно знать, кто же я такая…

Ее голос совсем по-детски дрожал.

– Этого я тебе дать не могу. И никто не может, – покачал головой Гентри. – Ладно, кораблик, будет тебе! Мы все стараемся, кто как умеет. Вот и с Уинтроу цепи сняли… Я только не могу заставить его быть счастливым. И рабов сделать счастливыми не могу. Но что могу – делаю честно.

Теперь Гентри почти умолял ее.

Проказница медленно покачала головой.

– Я просто не могу так продолжать, – со слезами в голосе проговорила она. – Я ведь все чувствую, ты же знаешь… Я все чувствую…

– Дерьмо! – прорычал Кайл.

С него было довольно. Он преодолел отвращение по поводу недавней вспышки овладевшего им неуправляемого гнева. Да, он сорвался, с кем не бывает! Са свидетель – последнее время его со всех сторон доставали. Пришла пора им всем показать, что больше он никакой чепухи не потерпит. Он подошел к фальшборту и встал подле старпома.

– Гентри, – сказал он, – хватит приучать ее ныть по всякому поводу! Хватит дурацкого ребячества! – Он сверху вниз посмотрел на Проказницу, их глаза встретились. – Вот что, корабль. Ты будешь плавать, и точка. Ты можешь делать это с удовольствием или как какой-нибудь несчастный плот – но плавать ты будешь. И мне чхать с высокой башни, довольна ты там или нет! У нас дело есть, которое должно быть сделано! И сделано оно будет! А если тебе не нравится трюм, набитый рабами, – иди побыстрей, проклятье, только-то и всего! Раньше избавишься! А что до Уинтроу, я с ним больше цацкаться не намерен. Он не желал вести себя, как полагалось бы моему сыну, он не захотел быть твоим юнгой. Что ж, он предпочел сам загнать себя в рабство. И теперь он раб. У него твой портрет на роже наколот. Он твой. Можешь делать с ним, что пожелаешь. Пожалуйста. Если он вызовет твое неудовольствие, можешь сама выкинуть его за борт – я и пальцем не пошевелю!

Кайл умолк, задохнувшись. Все вокруг смотрели на него. Выражение лица Гентри очень ему не понравилось. Старпом смотрел на капитана как на сумасшедшего.

– Гентри! Принимай вахту! – рявкнул на него Кайл. И глянул вверх. – Поднять паруса! Все, какие возможно! Пусть команда попотеет, полезно! И пускай это корыто двигается попроворней! Даже если чайка взмахнет поблизости крыльями, я хочу, чтобы этот ветерок попал к нам в паруса!

И, широко шагая, он устремился к себе на корму. По совету одного бывалого капитана с невольничьего судна он купил в Джамелии благовоний. Можно зажечь и хоть на время избавиться от всепроникающей вони. И хотя бы на время уйти от всех, побыть одному.

На корабле почти воцарилось спокойствие. Почти. Полного покоя на невольничьем корабле не может быть никогда. Где-нибудь в трюме обязательно кто-нибудь да кричит, кто-нибудь да просит воды или хоть свежего воздуха, возможности посмотреть в солнечные небеса. Иногда же рабы схватывались в драке, и оставалось только диву даваться, какие увечья умудрялись друг другу причинить два скованных человека. Скученность, вонь, тощий рацион, состоявший из воды и корабельных галет, – от всего этого рабы зверели и временами превращались в пауков в банке.

«Вот и мы с Проказницей примерно так же», – невесело думал Уинтроу. В некотором смысле они с ней действительно пребывали в том же положении, что и рабы, скованные в тесноте. Точно такая же невозможность укрыться одному от другого – даже в снах, даже в мыслях. Никакая дружба не выдержит столь плотного вынужденного соседства… И в особенности если между ними стоял невидимый третий – ощущение вины. Он, Уинтроу, бросил ее, оставил на произвол судьбы. А она, увидев его татуированное лицо, только и смогла прошептать: «Все из-за меня. Если бы не я, ничего этого с тобой не случилось бы». – «Так-то оно так, – пришлось ему согласиться. – Но тебе не в чем винить себя. Право же, не в чем».

У нее сделался такой потрясенный вид, что он понял, как ее ранили эти слова. Но он тогда был настолько утомлен и подавлен, что попытался смягчить обиду… нагромоздив еще кучу пустопорожних слов.

Это было давно, много часов назад, еще прежде, чем отец напал на него. И вот с тех пор, как ушел Гентри, она не издала больше ни единого звука. Уинтроу сидел съежившись в самом носу, в уголке, там, где к форштевню сходились борта, и пытался сообразить, что это такое накатило на его отца. И не повторится ли такое опять.

Он чувствовал себя слишком уничтоженным, чтобы говорить. Он не знал, отчего молчит Проказница, но ощущал ее молчание почти с облегчением. В конце концов она все же заговорила.

– Ну и что нам теперь делать? – спросила она.

Более дурацкого вопроса, видимо, придумать она не могла. Уинтроу перевернул мокрую тряпку, отыскивая уголок попрохладнее, и приложил к своему распухшему лицу. Горькие слова сами сорвались с языка…