Волшебный корабль

Он огляделся. Он лежал совсем раздетый, лишь ноги прикрывала простынка. Он спросил Этту:

– А где наш мальчишка-капитан?

Она обернулась на звук его голоса и сразу бросилась к его постели.

– Мальчик пошел осмотреть голову и ребра своего отца. Он сказал, это не займет много времени. Он попросил убрать хлам из твоей каюты, прежде чем попробует тебя полечить. – Этта посмотрела на Кеннита и покачала головой. – Как ты можешь доверять ему, не понимаю! Он же знает: пока ты жив – ему этим кораблем не владеть. И еще я не возьму в толк, с какой стати ты доверяешь сопливому мальчишке то, о чем и подумать не позволял троим искусным лекарям в Бычьем устье.

– Потому, – ответил он негромко, – что он – часть дара госпожи удачи. Той самой госпожи удачи, что с такой легкостью отдала мне в руки этот корабль. Неужели ты не видишь, что это тот самый корабль, что был мне предназначен? Мальчик, скажем так, входит в оплату.

Едва ли не впервые ему почти захотелось, чтобы она поняла. Но никто не должен был знать, какие слова произнес талисман, когда они с мальчиком так глубоко заглянули друг другу в глаза. Никто не должен был знать о связи, возникшей между ними в мгновение ока, о связи, которая дразнила любопытство Кеннита и пугала его. И он сказал еще, ограждая себя от дальнейших вопросов:

– Мы уже подняли якорь?

– Соркор ведет нас в Бычье устье. Кори стоит у руля, Брик командует на палубе. Мы следуем за «Мариеттой».

– Ясно. – И Кеннит улыбнулся своим мыслям. – Ну и как тебе нравится мой живой корабль?

Этта тоже улыбнулась – горько и сладко одновременно.

– Она красавица. И я уже ревную. – Этта сложила на груди руки и посмотрела на него искоса. – Не думаю, что мы с ней скоро подружимся. Она слишком странное существо – и не женщина, и не дерево, и не корабль! Я не в очень большом восторге от тех блистательных речей, которыми ты так щедро осыпал ее. И мальчишка, Уинтроу, мне не слишком-то по душе.

– А мне, как и всегда, нет особого дела до того, что там тебе нравится или не нравится, – нетерпеливо перебил Кеннит. – Но что я мог ей предложить, кроме слов, чтобы завоевать ее? Она ведь не женщина в том же смысле, что ты! – Шлюха еще продолжала дуться, и он добавил со всей свирепостью: – Эх, не болела бы так нога! Сей же час бы на кровати-то тебя разложил – да и показал тебе, кто ты такая для меня есть.

Черный лед в ее глазах мгновенно сменился темным огнем.

– Вот бы так оно и случилось, – тихо сказала она.

И необыкновенно возмутила его теплой улыбкой, которой вознаграждена была его грубость.

Кайл Хэвен лежал на ободранной койке Гентри и смотрел в потолок. То малое, что оставили после себя рывшиеся в пожитках рабы, валялось на полу. Уинтроу переступил через цепочку, вырезанную из дерева, и лишенный пары, брошенный кем-то носок. Все прочее, еще сутки назад принадлежавшее Гентри, – его книги, одежда, инструмент для резьбы по дереву – было отсюда унесено либо валялось изничтоженное. Кто тут больше потрудился – рабы, потрошившие каюты команды, или пираты с их гораздо лучше организованным сбором добычи?

– Это я, отец, – сказал он, тихо закрывая за собой дверь. – Я, Уинтроу.

Дверь больше не запиралась: во время восстания кто-то сломал замок ударом ноги, даже не удосужившись сначала попробовать повернуть ручку. Впрочем, дверь была притворена, и двое «расписных», поставленные Са’Адаром нести стражу, не попытались заново ее распахнуть. Человек на койке не пошевелился.

Уинтроу поставил тазик с водой и приготовленные тряпки на расколотые останки столика Гентри и повернулся к отцу, чтобы торопливо прижать пальцы к его шее: бьется ли сердце? Сердце билось, и прикосновение привело отца в себя. Он с невнятным восклицанием дернулся прочь от его руки, потом торопливо сел.

– Все в порядке, – успокаивающе проговорил Уинтроу. – Это всего лишь я.

Кайл Хэвен показал зубы в пародии на улыбку.

– Да, – сказал он, – всего лишь ты. Но насчет того, что все в порядке, – будь я проклят, если это действительно так!

Вид у него был жуткий, даже хуже, чем когда рабы пытались скормить его змею. «Да он постарел! – подумал Уинтроу. – Постарел за один день!» Его щеки покрывала щетина, залепленная кровью из раны на голове. Уинтроу пришел сюда с намерением промыть и перевязать раны отца, но теперь им овладела странная неохота прикасаться к нему. Нет, крови он не боялся и отнюдь не был слишком горд для такого рода дел; если в нем когда и было подобное, время, проведенное в трюме с немощными рабами, давным-давно его от этого излечило. Нет. Он не хотел прикасаться к Кайлу Хэвену потому, что это был его отец, и ему казалось, что прикосновение могло некоторым образом засвидетельствовать эту кровную связь.

Уинтроу не попытался прятаться от собственных чувств. Их следовало принять и признать. Но как же ему хотелось, чтобы этот человек был ему совершенно чужим!

– Я тебе воды умыться принес, – сказал он ему. – Правда, немного. Запасы пресной воды у нас как раз на исходе. Ты, может, проголодался? Если хочешь, попробую галет или сухарей тебе раздобыть. Больше, боюсь, просто ничего нет.