Волшебный насос

Мне дали роль Чиччолины. Хочу напомнить, что театр-кабаре «Летучая мышь» – это прежде всего театр капустника, где разыгрывались различные веселые, или грустные, или ироничные сценки, объединенные одной канвой. Так вот, мне дали роль итальянской порнозвезды, более прославившейся тем, что она была еще и членом парламента, победила на выборах и стала известным политиком. История эта вовсе не занимала меня, впрочем, как не занимает и сейчас, но роль нужно было исполнить.

Вся задача заключалась в том, чтобы выйти на авансцену в сексуальном наряде и прочитать некий стишок. Все остальное делали музыканты и артисты позади меня.

Гриша сказал, что от меня ничего более не требуется, и чтобы я забыла о том, кто это вообще такая – Чиччолина, и что у меня все получается вполне органично. То есть вживаться в роль вовсе не нужно.

Дело в том, что, если я не понимаю смысла того, что требуется сказать, мне очень сложно это запомнить. Григорий Ефимович смысл объяснять мне отказывался, но стихотворение, предназначенное для выступления, я не понимала вовсе, и оно не шло.

– Просто читай наизусть, и все! – кипятился Гурвич.

На репетициях даже возник вопрос: «Может быть, стоит оставить ей бумажку и читать по бумажке? В конце концов, депутаты парламента многие говорят глядя в бумажку!»

Но Гурвич был неумолим. Когда пришло время спектакля, Гриша сказал строго и окончательно:

– Забудешь текст, Малая, – уволю!

Гримеры нарядили меня в обтягивающие полупрозрачные, с люрексной нитью, лосины, блестящий короткий топик, фактически просто лифчик, разумеется, высоченный каблук, а на голове навертели два хвоста с бело-голубыми бантами, как на выпускной. Налепили ресницы, насурьмили брови. На сцену я шла как на эшафот или как девственная наложница к шейху на смотрины.

«Просто выйти и просто прочитать. Выйти и прочитать. Я все помню». И я твердила и твердила про себя постылый текст, который уже отлетал от зубов.

– Чиччолина! – провозгласил красавец ведущий во фраке – и широким, вальяжным и каким-то, как мне показалось, вульгарным жестом пригласил меня на сцену, подав мне руку в белой перчатке.

Аккуратно ступая на каблуках-ходулях, опираясь краешком пальцев на белую перчатку жгучего брюнета, я прошла на авансцену. Зал был полон, и при виде меня этот зал ахнул. То ли я так реально была похожа на ту самую популярную звезду, не знаю… Но это «Ах» слегка качнуло меня, как качнуло бы порывом ветра. Оркестр заиграл мою игриво-романтическую тему, и я стала читать.

Забыв про советы не смотреть в зал, я случайно поймала на себе взгляд очень умных и внимательных глаз. Это был мужчина с седеющей бородкой, среднего непонятного возраста, одет скромно, но дорого. Он улыбался. Пока читала вызубренный текст, параллельно в моем разуме шла работа по прочтению мыслей этого человека. И было это как-то само собой. И мысли его были столь интересны и глубоки, что текст растворился сам собой, как растворился бы сахар в фарфоровой чашке под струей горячего чая.

Музыка продолжала играть тему, в такт с которой я должна была произносить слова. Но прежних слов больше не было. Я их забыла. Я только видела эти серо-зеленые пронзительные глаза и седоватую бородку. Летели мгновения, превратившись в вечность, игривая мелодия превратилась в долгие тянущиеся гармонии… И… Я стала вещать сама от себя. Новый текст рождался в моем сознании из ниоткуда. Мой личный текст, в такт этой музыке, в такт моему сердцу, в такт нашему обоюдному уже мышлению с этим странным человеком с большими глазами.

Пока длились это мое чревовещание, зал, вероятно, покатывался со смеху. Что уж там я наговорила, я не помню, но под конец моего выступления этот человек, что явился виновником моей забывчивости, вместе со всеми хлопал в ладоши и вытирал выступившие слезы. Гурвич же, стоявший в амфитеатре около дверей, наблюдая все это время за мной, после моего феерического позора, как мне казалось, рассерженно, стремительно выбежал из зала, чтобы уволить меня из театра напрочь!

В темноте кулис, уже готовая упасть в обморок от потрясения, я вдруг почувствовала опору. Кто-то меня крепко обнял и поцеловал. На щеке я ощутила колючесть, и обдало запахом знакомого парфюма и табака.

– Молодец, девочка! Пф-пф… Не бойся! Не уволю! Пф-пф… Иди, готовься к следующей сцене!

Только спустя какое-то время я узнала, что тот человек из зала, с которым у нас случился совместный инсайт, был не кто иной, как великий Григорий Горин.

Глава 5

Так уж выходит, что воспоминания со временем сформировываются в некие истории, которые можно рассказывать в компаниях по интересам, друзьям, а можно даже и читать со сцены, если они и впрямь занимательны. И вот вспомнилась одна такая анекдотичная история. Но начиналось все очень серьезно.

Спектакль «Чтение новой пьесы».

Париж! Гастроли. Гурвич очень волновался и тщательно готовился к этой поездке. Шутка ли! В Париж! Вывезти целый театр! Билеты были куплены, визы оформлены!