– А этот твой… родственничек – изрядная скотина. – Леха перешел от пончиков к бутербродам. Ел он без малейшего стеснения, выбирая те, где ветчины побольше, урча от удовольствия. – Но скотина трусливая. Чуть тряхнули, сразу и запел… немного бы характера, отделался бы покушением на убийство… ну там, любовница шантажировала ребенком… при хорошем адвокате и срок был бы минимальный. А он раскололся и теперь по полной пойдет.
– Из-за денег? – тихо спросила Жанна. А Леха поскреб небритую щеку и сказал:
– Вроде как да… но и нет… оно редко бывает, чтобы совсем уж просто… люди – твари такие… замудренные. Иной раз вроде все понятно, очевидно, а как копнешь, то и выплывет…
– Что выплывет?
Леха усмехнулся:
– Все выплывет. И тут деньги – это повод… предлог… а на самом деле он ненавидел женщин.
Всю свою жизнь Николай знал, что появился на свет по ошибке.
Мама хотела девочку.
Умную и красивую, как Валентина. Нет, пожалуй, более красивую и куда более отзывчивую, потому как самой Валентине нет дела ни до матери, ни до ее нужд, ни вообще до чего бы то ни было, кроме науки. А кому, спрашивается, наука нужна?
Нет, нужна конечно, но у Валентины иное предназначение.
– Брось, мама, – сказала как-то сестра, вынырнув ненадолго из книги, которую читала за завтраком. Впрочем, читала она и за обедом, и за ужином, и в остальное время. – Какое предназначение?
– Наследовать. – Мама была настроена серьезна.
– Что наследовать? – Валентина книгу закрыла, но сунула меж страниц палец, и, значит, разговору этому предстояло быть недолгим.
– Пояс. И состояние.
– Бабушка пока жива.
– Пока, – с выражением произнесла это слово мама. – И тебе ли не знать, что это – ненадолго… у нее рак…
– И протянет она год, или два, или все десять. Современная медицина порой чудеса творит.
Кажется, это было не то чудо, которого мама желала. И Николай мысленно с ней согласился. Рядом со старухой – а в мыслях он именовал бабку именно так, пусть ничего старушечьего в ее облике и не было, – он чувствовал себя ущербным.
Недостойным.
Нет, она ничего не говорила и даже была по-своему приветлива, но ее взгляд, холодный, расчленяющий. И эти губы, которые поджимались, стоило взгляду зацепиться за Николая. И манера говорить с ним снисходительно, медленно, будто с умственно отсталым.
А он не глупее Валентины!
Родился вторым в паре, будто уже тогда признав первенство за сестрой.
– Валечка, – мама отложила диетический тост, намазанный диетическим же маслом, – подумай хорошенько. Ты же не допустишь, чтобы семья осталась ни с чем?
– Семья, – усмехнулась Валентина, – не останется ни с чем. Ты так говоришь, будто мы нищие.
– Нищие и есть.
– Мама, у тебя имеется своя квартира. У меня… даже у Николаши…
И в голосе Валентины проскользнули те самые снисходительные ноты, которые заставили Николая подобраться.
– Нам оставят содержание…
– То есть тебя не волнует, что Алла получит все?
– Не волнует, – спокойно сказала Валентина.
– Алла не справится с наследством.
– Или, скорее, не станет делиться, – уточнил Николай и был удостоен раздраженного взгляда. А разве он сказал неправду? Алла удушится за копейку.
Жадная. И стервозная. Ей нравилось думать, что она стоит выше прочих, вот только правда была в том, что Аллочка сама возвела себя на пьедестал.
– Николай, помолчи, – мама была раздражена. Она всегда раздражалась, когда речь заходила о сыне, словно он был виноват в том, что появился на свет.
Вот если бы третья дочь…
Амбициозная.
И умная. Красивая. Достойная продолжательница династии, которой мама могла бы гордиться… а ведь он когда-то думал, что если постарается, то мама будет гордиться и сыном.
Учился.
Не хуже Валентины и точно лучше Аллочки.
Олимпиады… награды… Ни на одно награждение не явилась… и собрания родительские игнорировала, а ведь там Николая хвалили.
Ставили в пример.
Он и поступил-то сам, без труда, тогда как Аллочку старательно устраивали, искали знакомых, обходные, окольные пути…
– Кстати, почему бы Николаю не поучаствовать в этой гонке? – Валентина, в отличие от матушки, была снисходительна. За это Николай ее ненавидел.
– Дорогая, ты сама знаешь почему, – спокойно ответила мама, возвращаясь к тосту. – Наследницей может быть лишь женщина.
– Чушь какая. И суеверия.
– Твоя бабка никогда не сделает наследником мужчину…
– А Кирилл?
Кирилла Николай тоже ненавидел.
Появился.
Прижился. И старуха, несмотря на все ее презрение к мужскому полу, с присутствием Кирилла мирится. Более того, в открытую его хвалит… а ведь на его месте мог быть и Николай.
– Кирилл – чужак, – мама произнесла это задумчиво. – Но старуха к нему привязалась… Если бы она умела любить, я бы сказала, что она его любит… только этого недостаточно. Разве что… если ты выйдешь за него замуж…
– Мама!
– Валенька, подумай сама. Старуха оставит деньги или тебе, или Алле. Алла… слишком уж старается их получить. И старуха это видит.
На памяти Николая его мать ни разу не назвала старуху матерью, будто тем самым перечеркивая сам факт родства.
– Но вот если Алла выйдет за Кирилла… это решит проблему.
– И замечательно.