Волшебный пояс Жанны д’Арк

– Вы… вы же их сломали! Всех сломали! Изуродовали… мама моя ушла… Да, вы можете говорить, что папу она не любила или что любовь эта была неправильная, но они были счастливы! И не надо утверждать, что я не понимаю… не знаю… Знаю! Я видела! Дома всегда было светло! И тепло… Курятник? Может, и курятник… Нашей квартире до вашего особняка далеко, только вот здесь люди не живут, а выживают! А дома… Я всегда возвращалась, зная, что там меня ждут. И любят. И… и мама улыбнется, а отец спросит о том, как у меня дела… и рассказать ему можно обо всем, он не станет смеяться, не станет говорить, что я глупая или неуклюжая… он поддержит…

– Вытрет сопли и напоет про то, что ты замечательная. А если что-то в жизни у тебя не ладится, то виновата не ты, а враги и злопыхатели.

– Вы и сейчас все пытаетесь извратить. – Жанна вздохнула, разом растеряв злость. – Вы не понимаете и не хотите понять… они ведь все несчастны. И Алла… и Ольга… и Кирилл тоже… Вы заставили их жить по своим правилам…

– Заставила, – согласилась Алиция Виссарионовна. – И по-моему, это справедливо. Они живут в моем доме, и странно было бы, если бы правила устанавливала не я. Но, деточка моя, если ты заметила, то я силой никого не держу. Они все вольны уехать. И если Кирилл и вправду с тобой разговаривал, то должен был поведать и о побеге Ольги… и о прочих… интересных моментах нашей семейной истории. Видишь ли, милая, как бы они ни кричали о том, что им здесь плохо, но правда в том, что там, на воле, им еще хуже. Идем!

– Куда?

– Покажу тебе пояс… Ты же хотела?

Хотела.

Но показать его обещал Кирилл… и какая разница? Жанна все равно ведь уедет.

– Кстати, мальчик не поделился с тобой размышлениями о…

– Убийце?

– Да. Он не отступил, верно? Вот за это он мне и симпатичен. Упрямый, что осел. Я потребовала бросить это его нелепое расследование…

– Меня пытались утопить.

– В пруду? Знаю. Рассказывал… Несчастный случай.

Она отмахнулась от Жанны и ее возмущения, которое от этого легкого взмаха рукой растаяло. И вправду, чего Жанна хочет?

Полиции?

Расследования?

Очевидно же, что Алиция Виссарионовна на него не согласится.

Она шла медленно, то и дело останавливалась, чтобы перевести дух. И на трость опиралась так, что в какой-то момент Жанна испугалась, вдруг да трость эта не выдержит веса Алиции Виссарионовны. Или она сама потеряет сознание.

– Будет лучше, если вы приляжете, – сказала Жанна.

– Кому лучше?

Вот упрямая женщина!

– Вам…

– Нет. – Алиция Виссарионовна посмотрела в глаза, и в собственных ее, темно-серых, Жанна увидела боль. – Я не могу сдаться… не сейчас…

– Вы привыкли воевать?

– Подожди. – Старуха вдруг превратилась именно в старуху, морщинистую и слабую, готовую рассыпаться от малейшего неловкого движения.

Она и вправду больна.

Она скоро умрет.

Уже умерла бы, если бы не исключительная сила воли.

– Скоро… все расскажу, если захочешь слушать… парадоксальное явление, моя дорогая… меня здесь слушаются, но не слушают… печально…

Она дышала мелко и часто, прижав руку к груди. И Жанна почти уже решилась позвать на помощь, но была остановлена повелительным жестом:

– Не паникуй. Я еще не умираю… умираю то есть, но не здесь. Не сейчас. Мы пришли. Открой дверь, – Алиция Виссарионовна протянула ключ. – Комната сделана по специальному проекту. Тут поддерживается особый микроклимат. Низкая температура. Постоянная влажность.

В комнате неуловимо пахло музеем.

Да и сама она… Жанна бывала в музеях с отцом и с мамой, во всяких: и в огромных петербургских, которые очаровывали роскошью, волшебством своим, и в маленьких, краевых, казавшихся скудными, но…

Запах во всех был один.

Пыли?

Нет. Времени? Пожалуй. Ушедшего, утраченного, оставшегося не памятью, но горсткой вещей, которые как-то рисовали картину прошлого…

В этой комнате висели портреты.

Сухой мужчина в военной форме держит под руку тонкую, полупрозрачную почти девушку. Она обманчиво хрупка и похожа на фею… если не смотреть на лицо. Лицо жесткое. Поджатые губы. Рубленый подбородок. И взгляд… точь-в-точь, как у Алиции Виссарионовны.

– Матушка моя, – сказала старуха, приветствуя девушку на снимке кивком. – Редкой душевной силы женщина. Пережила и блокаду, и послевоенные годы… И отец… сильный мужчина был. Многого добился.

Это вновь прозвучало упреком.

Могла ли Жанна назвать отца сильным?

Вряд ли. И добился… Ничего он не добился в жизни, во всяком случае, его достижения и достижениями назвать нельзя. Семья? Дом? Любовь жены и дочери?

Что это по сравнению с успешной карьерой?

Алиция Виссарионовна перешла к портрету седого благообразного господина, слишком уж благообразного, чтобы в это поверить.

– Мой супруг. В свое время он нам с мамой очень помог. К сожалению, после смерти отца мы оказались в… затруднительном положении.

– Он был старше вас?

– На тридцать пять лет, – не стала лукавить Алиция Виссарионовна. – И нет, я его не любила. Но уважала. А уважение порой куда прочней любви. Мы прожили десять лет… Он многому меня научил.

Она приветствовала и этот портрет.