Волшебный туман

Такая тактика наводила на мысль о том, что туранцы взяли на службу всадников пустынь или, по крайней мере, каких-то наемников, вроде Конана, некогда служившего под знаменами Турана. Но нечасто забредали туранцы так далеко в пустыню… или, правильнее сказать, они не бывали здесь, пока Ездигерд, переполненный желанием прибрать к рукам все что можно, не сел на трон Турана…

До скал было уже рукой подать. Конан осмотрел земли, лежащие впереди. Доходила ли равнина до скал и есть ли среди них расселины, где можно укрыться от туранских стрел? Киммериец замедлил бег лошади, успокаивающе похлопав ее взмыленную шею.

— Не так далеко осталось, девочка, — прошептал он ей.

Впереди открылась узкая лощина, усыпанная обломками скал так, словно их разбросал какой-то обезумевший великан. Тут было не проехать, по крайней мере быстро летящим вперед всадникам… а если афгулы станут пробираться между камнями, туранцы успеют подъехать поближе и обрушат на беглецов море стрел.

Двигаясь по открытой местности, люди Конана до скал не доберутся. По крайней мере, не все.

Киммериец снова пришпорил лошадь. Она протестующе заржала, пена выступила у нее на губах.

— Ко мне, вы, сучьи дети! — взревел Конан, обращаясь к своим воинам. — Или вы хотите умереть под стрелами туранцев, и да поразит Кром сифилисом весь их народ!

На шатающихся лошадях афгулы последовали за своим предводителем, обходя опасную долину. Тут Конан все же рискнул обернуться и увидел, что скакавший впереди отряд «волчьего мешка» остановился в нерешительности. Больше того, часть лошадей туранцев пала. Некоторые войны теперь барахтались на земле, пытаясь выпутаться из стремян.

Впереди был горный хребет. Конан еще сильнее вонзил шпоры. Кобыла рванулась из последних сил. Камешки и песок полетели из-под копыт, словно пена из-под тарана боевой галеры.

Еще один взгляд назад. Основная часть туранцев двигалась плотной массой, но часть всадников разъехалась далеко в разные стороны, стараясь охватить отряд Конана с флангов.

Значит, они собираются окружить скалы? Ни один дурак не станет этого делать, а среди командиров туранской кавалерии дураки встречались редко. Не раз киммерийцу говорили о том, что давным-давно подсказали ему его чувства: «Не считай своего врага глупее себя».

Глухой стук копыт лошади по твердой земле сменился звонким топотом по камням. Преследователи тоже достигли скал, и полсотни копыт забарабанили по камням.

Позади запели туранские рожки, но в этот раз к ним присоединился барабан. Конан сплюнул в сухой песок, по пыль тут же снова набилась ему в рот. Барабан принес плохую новость. Обычно туранцы использовали его, вызывая подкрепления.

«Пусть призовут хоть все орды Турана, мы устроим им такую битву, что выжившие её нескоро забудут».

Авангард туранцев был уже недалеко. Солнце блестело на их кольчужных рубахах, в то время как полдюжины лучников-афгулов как один натянули луки.

* * *

Алое сияние расползалось из чаши, и, если бы кто-то сейчас заглянул в комнату Повелительницы, он решил бы, что колдунья стала сердцем гигантского рубина. Только губы ее шевелились — она бормотала заклинания, и грудь ее едва заметно вздымалась. Внимательный глаз мог бы заметить, как дрожат пальцы ее рук и мускулы обнаженных гибких бедер, а в остальном Повелительница могла показаться вырезанной из камня скульптурой.

Снова послышался низкий барабанный бой, сначала показавшийся отдаленным, но приближающимся, словно кто-то шел к пещере, мягко ударяя в огромный барабан. Звук становился все выше, и наконец, стало казаться, что звучит уже не один барабан.

Потом послышались тихие шаги и звук, который можно было принять за приглушенный кашель. Вошли две девы. Они вели одного из пленных. Несчастный был крестьянином средних лет с суровым лицом и крючковатым носом — типичной чертой жителя Кезанкийских гор. Жидкие волосы едва прикрывали его череп, оттенком напоминающий пергамент.

Девы давно сняли свои воинские наряды. Теперь на них были лишь белые шелковые набедренные повязки и закрывающие одно плечо гирлянды болотной травы. В траву были вплетены лианы янтарного оттенка и шелковые нити всех цветов радуги.

Повелительница воздела руки к потолку. Водопад брызг полился с ее пальцев, сверкая серебром на алом фоне. Амулет Кулла, лежащий на чаше, притягивал искры, словно железо магнит. Искры стекали на амулет и исчезали в нем. Еще один жест длинных пальцев изящной рукой. Крышка поднялась над чашей. Внутри чаши сверкал алый огонь, такой яркий, что мерцание его озарило всю комнату. Стало жарко, как в кузнице, но не было никакого дыма. Да и пламя из чаши не вырывалось.

Сощурившись и часто моргая, девы уставились на чашу. Пленник ничего не видел, и только одни боги знали, что происходило в его голове, после того как ему дали зелья. Заклятие Повелительницы взывало к древним силам, вмешиваясь в законы, установленные как богами, так и людьми.