Волшебный вальс

— Я всегда мечтала увидеть Тюильри, — обронила девушка.

— Мы ездили с Линни в Париж во время медового месяца. Хотел бы и вас туда свозить. — Андре погладил девушку по щеке. Она напряженно застыла, хотя ей было приятно.

— Поезжайте с Эбби.

Положив руки Стефани на плечи, Андре повернул ее к себе.

— Нет, Стефани. Эта ночь принадлежит нам двоим. Сегодня мы не будем вспоминать Эбби.

— Как скажете, — согласилась девушка.

— Нравится путешествие? — поинтересовался Андре, увлекая ее за собой. — Вы удивлены, что мы здесь?

— Вы совершенно непредсказуемы, Андре.

— Да, это так.

— Интересно, в какой семье вы выросли?

— В непредсказуемой.

Стефани рассмеялась.

— И любящей, — добавил он грустно. — Отцу нравилось всей семьей ездить в Европу. Неожиданно, без всяких сборов. Скажем, в Лондон, чтобы купить картину для одной из комнат, или в Мюнхен — за роялем, или в Венецию — за статуэтками. Однажды мы со старшим братом потерялись в Париже, пока наша матушка искала в Фобург-Сент-Антуане стулья. Полицейские нашли нас в Пале-Рояль. Мы играли с обезьянкой точильщика.

— Очень на вас похоже, — рассмеялась девушка.

— Разумеется, мы много путешествовали и по этой стране, общались со всеми известными семьями Натчеза. Хорошие были времена. Особенно перед войной. — Андре вздохнул. — Но прошлого не вернешь.

— К сожалению, — согласилась Стефани.

Они остановились у оранжереи, увитой плющом.

— Джон Дженкинс произвел настоящую революцию, занимаясь скрещиванием разных плодов, — сообщил Андре. — Еще он хранил в подвалах груши в подвешенном состоянии на шнурках и выгодно продавал их на Север.

— Потрясающе! — удивилась Стефани.

— Но все рухнуло в одночасье, — закончил Андре.

— Я знаю. Жизнь порой бывает слишком жестока.

Андре повернул Стефани к себе, и она затаила дыхание.

— Что случилось с вашим мужем? — спросил Андре.

— Он погиб, — не подумав, ответила Стефани.

— На какой войне? — нахмурился Андре. — Последняя война, насколько я помню, была франко-прусская, если не считать стычек с индейцами…

— Да, — быстро проговорила она. — Мой муж был майор кавалерии, погиб на Западе, сражаясь с… э-э… Джеронимо.

— Простите. Вы его очень любили?

— Очень. Так любят раз в жизни.

— Вы уверены? — Его лицо напряглось.

— Чтобы говорить о такой любви, ее надо испытать.

Андре отвел взгляд.

— Простите. А вы вспоминаете о своей жене?

— Да. У нас с вами есть кое-что общее. Вы потеряли мужа, я — жену, не так ли?

— К несчастью.

— Меня угнетает чувство вины. Я никогда не любил Линни. — Андре грустно улыбнулся. — Наши семьи очень хотели породниться. У моего отца были виноградники на юге Франции. Потом он приехал в Америку и обосновался в Джорджии. К тому времени он уже разбогател. Женился на девушке из семьи, владевшей огромными угодьями здесь, в Натчезе. Отец надеялся, что я пойду по его стопам. Мне было тогда всего двадцать два года. Я ничего не знал о жизни. Через несколько месяцев после свадьбы я понял, что с женой у нас нет ничего общего. Что мы совершенно разные люди и по характеру, и по взглядам на жизнь. Но было уже поздно. Линни ждала ребенка.

— Простите.

— Я сожалею, — вздохнул он, — что годы, проведенные вместе, не принесли нам счастья. Горько раскаиваюсь, что увлекся азартными играми и скачками… Знай я, что ее дни сочтены, я вел бы себя по-другому, уделял бы ей больше внимания.

Растроганная его признанием, Стефани смахнула непрошеную слезу.

— Но у вас есть дети. Это великое счастье.

— Линни их очень любила.

— Какая мать не любит своих детей?

— Я знаю, вы с мужем очень хотели ребенка, но вы, во всяком случае, ценили то, что имели.

— Когда я была в дурном настроении, Джим говорил: «По крайней мере мы есть друг у друга, Стеф».

— Он называл вас Стеф? — Глаза Андре засветились нежностью.

Девушка кивнула.

— Стеф… — Он нахмурился. — Мне не очень нравится. Я звал бы вас Стефи.

— А мне «Стефи» не очень нравится.

— Почему? Звучит интимно и нежно.

— Просто не могу себе представить, что ласкательным именем меня будет называть кто-то другой.

— Вас не переспоришь, — рассмеялся он. — Это мне особенно нравится в вас, Стефани.

— Не стоит чересчур увлекаться, — предупредила девушка.

— Но мне нравится. Мне даже нравится ваша педантичность.

— Педантичность? — изумилась она.

— Только не говорите мне, мадам Сарджент, что вы не педантичны. Я заметил, как вы обходитесь с моими детьми, как расправились с несчастной мышкой. У вас все должно быть на своих местах. Дисциплина и порядок! Порядок и дисциплина! Никаких отклонений от расписания. Все по звонку или свистку. А мне в силу моей импульсивности хочется внести хаос в вашу распланированную жизнь.

— Я выросла в семье, где в основе всего лежал порядок, — призналась девушка с виноватой улыбкой. — Мои родители были учителями.

— Понятно. Непредсказуемых родственников не имелось.

— Они были строгими, но добрыми, — продолжала она. — У нас в доме было много книг и нот. О незапланированных поездках в Европу не могло быть и речи. Правда, у нас и денег для этого не было.

— Вы скучаете по семье? — Его глаза подернулись печалью.