Волшебный жезл

За каждой дояркой была закреплена группа коров. И все женщины старались лучше ухаживать за ними, чтобы умелым уходом и кормлением добиться самых больших удоев.

Каждый год приносил нам новые радости. В 1929 году мы надаивали в среднем от коровы уже больше 3,5 тысячи литров. А от нашей Шабрихи, так же как от Ревизии, вскоре получили больше чем по 7 тысяч литров молока: бывали дни, когда корова давала по три ведра, а то и больше.

Но что нас особенно радовало, так это то, что лучшие коровы принесли прекрасных сыновей и дочерей. Дочь красавицы Беляны — молодая корова Богатая, так же как и дочь Послушницы I — Послушница II с первых же лактаций стали давать по полтора и два ведра молока в день и по всем данным обещали стать выдающимися животными.

И вот в это время Василия Васильевича Шабарова переводят на другую, более важную и сложную работу, а нам присылают нового директора. Я переживал это как очень большое горе — ведь Шабаров был моим учителем и самым близким другом: с ним я делился своими сомнениями, у него искал советов и поддержки.

Новый директор проработал у нас недолго, и на смену ему вскоре прислали другого человека. И тут начался самый тяжелый период в истории Караваевского совхоза; за четыре года, с 1932 по 1936, в Караваеве сменилось пять директоров.

Далеко не каждый человек может быть директором совхоза. Ведь совхоз — это очень сложное сельскохозяйственное производство, а директор — организатор производства. Он должен думать и о полеводстве, и о животных, и о финансовых делах, и о строительстве, и о быте рабочих. Он должен быть разносторонним, энергичным, умным, требовательным и отзывчивым.

Особенно я убедился в этом в те годы, когда у нас в Караваеве один директор сменял другого и далеко не все они отвечали своей должности. Хозяйство, которое наш коллектив с таким трудом поднимал, снова стало разваливаться.

В 1932 году лето выдалось неурожайное. Концентрированных кормов мы почти не имели, овощей не вырастили, травы накосили мало. Стадо у нас увеличилось, а закладывать в силосную башню было нечего. Поэтому мы надаивали почти вдвое меньше молока, чем в 1929 году.

Сдавая государству меньше молока, совхоз получал меньше денег, а без денег что можно сделать? Начатые постройки остались недостроенными. Денег рабочие зарабатывали мало, питались кое-как, жилья хорошего не было. Один за другим рабочие стали покидать совхоз в поисках лучшего места.

А тут пришла новая беда.

— Станислав Иваныч! Станислав Иваныч! — громко звала меня одна из телятниц, прибежав на скотный двор. — Скорее в телятник: с Резвым что-то!

Бычок Резвый был сыном Ревизии, одной из лучших коров нашего стада. Он родился всего несколько дней назад и уже в первые дни вполне оправдывал эту кличку.

На улице был мороз, но в телятнике, когда я прибежал туда, весело потрескивали дрова в печке и было жарко.

Вдоль прохода по обе стороны телятника были устроены небольшие загородки, в которых проводили первые дни своей жизни новорожденные телята. Из всех этих загородок на меня уставились глупые мордочки с блестящими глазами. Только Резвый лежал за своей загородкой, безразличный ко всему. Он тяжело и часто дышал.

Ветеринар уже измерил ему температуру — термометр показывал сорок градусов.

— Суставолом! — сказал ветеринар. — Самая типичная картина! — И указал мне на задние ножки животного.

Суставы на них распухли и от этого ножки казались уродливо искривленными.

Суставолом и белый понос — это заразные заболевания, поражающие маленьких телят. Пять-шесть дней животное болеет, а потом в большинстве случаев погибает. Резвый погиб на седьмой день.

Мы продезинфицировали телятник, выбросили и сожгли подстилку, которая была под больным животным, но уже через два дня заболела телочка Малютка, а в следующие два дня — еще несколько телят. Телята гибли один за другим. Это были те телята, которых мы получили в результате начатой нами племенной работы. Они были созданы природой, в которую вмешалась человеческая воля, которые должны были воплотить в жизнь мечты о нашем будущем стаде.

Прежде всего надо было спасти самых ценных животных: бычка Шанго, сына Шабрихи, и бычка Послушного, внука Послушницы. Их следовало немедленно изолировать от других животных. Но как это сделать, куда их поместить?

Ответ мне подсказала Татьяна Васильевна:

— Ну что ж, — сказала она, — давай принесем их к себе домой, пусть они растут здесь.

Жил я тогда в маленьком домике. В этом домике была всего одна комната и кухня.

Половину кухни мы отгородили загородкой, принесли туда соломы. Сразу в кухне стало так тесно, что негде было повернуться.

Оба бычка были крупными, бойкими, задиристыми. Особенно отличался этими качествами Шанго. Он родился большим, на длинных, как у Шабрихи, ногах, с широким, крепким костяком и неутолимым аппетитом. С первого же дня своей жизни он проявил веселый и буйный нрав. Сколько ему ни давали молока, все ему было мало, и, упираясь крепкими и длинными ножками в пол, он требовал еще, смешно угрожая своими несуществующими рожками.