Волшебство и трудолюбие

Я смотрю на парижан, фланирующих, спешащих по делам, останавливающихся кучками и беседующих, смеющихся. И теперь мне кажется, что эти очаровательные, веселые и «легко мыслящие» люди в данном случае оправдывают мнение тех старинных русских людей, которые считали их легкомысленными. Неужели они и сейчас так же легко и бездумно относятся к фашистской угрозе, как весной 1940 года? «Весной французы могут только любить!» — кощунственно острили они, пока на улицы городов не пришла смерть, пока немецкие сапоги не заглушили их жалкую попытку отшутиться от фашизма.

Неужели они забыли о своих героях и героинях? О Даниель Казанова, замученной в Освенциме и написавшей перед смертью поэму жгучего протеста и ненависти к фашизму. Великолепны первые строки этой поэмы:

До них знала я, что такое любить,
Теперь знаю я, что такое ненавидеть!

И вот генералы-фашисты готовят десант! А в Париже у них немало сообщников, имена которых стыдливо умалчивает газета «Франс-Суар».

Француз любит свой покой, уют, благополучие. Упаси бог прийти к нему в неурочный час, незваным гостем, — он оскорбится! Его домашний уклад не должен нарушаться ничем. Это — святыня. Уют, собственность, семейная обособленность! Это отдает обывательщиной, мещанством. Именно на обывателя опирался фашизм. Сейчас он вновь пробует свои силы во Франции.

Беру газету «Пресс Ентрансижан». Посмотрим, что предлагает на своих страницах эта «Непримиримая пресса». И к кому она так уж непримирима? Оказывается, отнюдь не к фашизму!

Огромный снимок площади Согласия ночью, старые ржавые американские танки Шермана выстроились в ряд возле здания Национальной ассамблеи. Караулят десант. На обороте такая же громоздкая фотография: утром танки уходят, не дождавшись десанта. В черном квадрате белые буквы — обыграно американское словечко: «ОК-еннеди! ОК-еннеди!» КЕННЕДИ ПОДДЕРЖИВАЕТ ДЕ ГОЛЛЯ! ПРЕЗИДЕНТ ПОЛУЧИЛ ТЕЛЕГРАММУ ИЗ ВАШИНГТОНА! И опять остроты против фашизма!

Газета отмечает, что телеграмма Кеннеди сыграла решающую роль, ибо генерал Шарль — главный мятежник — обращался к Кеннеди за поддержкой в «борьбе против коммунизма в Северной Африке», но молчание Вашингтона так обескуражило его, что он раздумал посылать десант.

А тем временем де Голль надевает свой военный мундир и выступает по телевизору с воззванием к французскому народу:

— Француженки и французы! Подумайте, куда заведет Францию то, что может произойти сейчас! Француженки и французы! Помогите мне!.. По шестнадцатой статье Конституции — вся власть президенту республики! Именем Франции я приказываю применить все средства, повторяю, все средства для того, чтобы преградить дорогу изменникам!

Какие же это «все средства»? Старые, заржавленные танки Шермана выкатываются со скрежетом на площадь Согласия. Вот и все…

Льется кровь сыновей и братьев французских рабочих и крестьян в Алжире… Сколько молодых французов там уже погибло! Да и не только французов. В отеле «Мольер» на четвертом этаже я познакомилась с тремя уборщицами. Одна из них — француженка, другая — итальянка, и у обеих сыновья в Алжире. Каждое утро матери с трепетом просматривают в вестибюле почту: нет ли извещения? Третья уборщица, испанка, — жена известного всем нам композитора Альберто Паласио. Это его антифашистский марш поднимал на бой испанских республиканцев. Любимый марш Эрнста Буша…

Так вот, Эмилия Паласио убирает постели, моет ванны, чистит обувь, выставленную у дверей комнат на ночь. Потому что, наверное, на песни Паласио в Париже небольшой спрос. На них не проживешь. Милая, красивая, седая Эмилия, я никогда не забуду, как в первый же день мы с ней спелись в этом марше, сидя на моей, еще не убранной, постели в маленькой комнате с окном в «колодец двора»… Не забуду я и громадных глаз итальянки Беаты, которая приходила снизу, проверив почту, заплаканная и встревоженная.

— Ниэнте! — всхлипывала она. — Ничего, ничего нет из Алжира!

О, сколько миллионов франков стоит Франции эта безумная, бессмысленная резня каждый ее день?! Сколько можно было бы открыть школ, больниц, библиотек… Я беру газету «Юманите»: