Волшебство и трудолюбие

«Как же я вытяну? — спрашивал я сам себя. — Я погибну, подохну от нужды, оттого, что некому позаботиться обо мне; замученный ревматизмом, я долго лежал в госпитале и вышел, чтобы снова впасть в нищету. Иногда подумывал покончить с собой, бросившись в Сену». Но, видимо, Майоля, выросшего в недрах крестьянского темперамента, сберегла суровость вынужденной нравственной чистоты и спасла его от катастрофы, пишет Юдифь Клодель. Из погреба он переселился на чердак какого-то крохотного отеля на улице Бонапарт. Рядом жили два его друга, тоже студенты, Бурдель и Ложе…

Я иду по улице Бонапарт и сетую, что Юдифь Клодель не указала номера дома, где жил Майоль. Все дома здесь старые и все свидетели жизни будущих знаменитостей. В каком из них жили Майоль и Бурдель?.. А мимо меня бегут студенты, они громко спорят, толкаются, хохочут, насвистывают модный вальс. Я вижу их на фоне старой стены из серого камня, на которой еще с прошлогоднего мая осталась надпись белой краской: «Да здравствует анархия!»

По записям Юдифи Клодель очень хорошо представляешь себе юность художников, ставших впоследствии гордостью нации. Майоль недолго жил на улице Бонапарт. Вместе с Ложе они сняли мансарду на Севрской улице, в семиэтажном доме, как раз напротив магазина «О бон маршэ». Ложе отбывал тогда воинскую повинность и благодаря доброте начальника получил право днем посещать художественную школу, а ночевать в казарме. Студенты жили на общих началах, не тратя больше трех су в день на человека. Это было время, когда на два су (су — это пять сантимов) можно было купить кусок сыра бри, на одно су — на целый день хлеба и на одно су — фунт кровяной колбасы. Иногда Ложе из казармы приносил большой круглый хлеб. А за картошкой они ездили на Центральный рынок, где по дешевке покупали остатки, ссыпая их в блузу со связанными рукавами, чем приводили в восторг торговок. Время от времени Майоль получал из Баниюльса корзину с продуктами. Тут были метры наперченной домашней колбасы, овощи, фрукты. И начинались дни кутежа. Часы звериной радости насыщения. К Майолю и Ложе присоединялись друзья из школы. Ахилл Ложе раздувал огонь в камине и чистил овощи, а Аристид Майоль приготовлял вкуснейшие блюда по рецептам тетушки. Это существование длилось три года. И Майоль так рассказывал о нем Юдифи Клодель:

«Мы писали тогда натюрморты, главным образом яблоки. Никогда не видев живописи Сезанна, я написал больше яблок, чем Сезанн. Это было „Время яблок“. Вот на что мы тратили его в ту эпоху…»

Я снова выхожу на улицу Святых отцов и по ней добираюсь до Севрской и до громадного магазина «О бон маршэ», сверкающего шестью этажами зеркальных витрин, за которыми в это время дня идет оживленная торговля. Их несколько, больших домов против магазина. В каком же из них жил Майоль? Я снова жалею, что Юдифь Клодель не указала номера дома. Стою в скверике Бусико, что раскинулся рядом с магазином. Все дома тесно притиснуты один к другому, и на всех есть мансарды с небольшими окошками, — из какого же окошка мог смотреть Майоль на это море соблазнов? На этот роскошный магазин, где он не мог ничего купить в те годы нищенского, голодного существования.

Слава пришла к Майолю в сорок лет, когда он стал скульптором. У Октава Мирбо есть литературный портрет Майоля того времени: «Со своим удлиненным лицом, своими всегда живыми глазами, своим острым, принюхивающимся носом, своими мягкими манерами, тонкими и благоразумными, он похож на молодого волка. Будучи человеком из народа, он никогда не отказывался от своего крестьянского происхождения.

Наоборот, он гордился им. От народа он взял девственную силу, большую стойкость, наивную доверчивость, телесную сноровку и существование суровое и чистое. Он беден, горд и весел. Он принимает людей с искренней сердечностью, с постоянным радушием, с шармом нежным и в то же время шероховатым. Душа его чиста, как у того, кто никогда не подвергался дурным желаниям. Он говорит с южным акцентом, живописно и красиво, и все, что он говорит, — просто, крепко, верно, колоритно и надолго остается в вашей памяти».

Такими же, как и его речь, были и его ранние работы — простые, сильные, правдивые и красочные. Майоль начал с обточки дерева.

«Когда я начал резать мою первую статуэтку из дерева, — рассказывал он Юдифи Клодель, — я взял брусок и принялся его обтачивать, стараясь передать основное: ощущение женской грации. Потом я затерял эту статуэтку, и через тридцать лет я нашел снимок с нее, и мне показалось, что это фотография с китайской скульптуры. Мне показалось, что она — из другой эпохи. А у меня ведь не было никакой идеи, кроме той, что нужно вырезать из дерева красивые формы. И это дало мне ключ к тому, что делали наши предки».

6

Мне удалось посмотреть небольшой хроникальный фильм о Майоле, снятый в 1943 году режиссером Жаном Лодсолем в Баниюльсе. Это удивительнейшие кадры, уловившие все особенности этого гениального человека…

Вот он бредет тропинкой, седая борода развевается на ветру, и походка его, несмотря на возраст, быстра и стремительна…