Волшебство и трудолюбие

Море. Средиземное море, на берегу которого он часто устраивался меж коленок у деда, когда старые морские волки собирались на беседу, чтобы, сидя на морской гальке и куря трубки, вспоминать былые дни. И маленькому Аристиду, видевшему только колени стариков, эти колени казались огромными, как морские, отесанные волнами камни. А тетка Люсиль прекрасно готовила всякие «буйабесы» — похлебки из морской снеди, и у нее Аристид на всю жизнь научился стряпать. У простонародья Баниюльса перенял Майоль эту неистребимую жажду мастерить. Всё своими руками! Начиная с подрезки виноградных лоз, кончая изобретением специальной массы для производства бумаги, на которой он будет впоследствии делать гравюры для «Эклог» Вергилия.

А ковры, для которых надо было не только придумывать темы, композиции и цвета и не только рисовать эскизы, но и уметь делать краски для шерсти из баниюльских трав. Страсть отыскивать все первозданное, непридуманное заставляла его отвергать покупную глину и искать ее самому в оврагах под Баниюльсом и радоваться, разминая в руках эту «терр», эту землю, смешанную с водой, которая «заполняла ладони рук», послушная его пальцам; она пройдет через огнедышащую печь обжига и превратится в прекрасное произведение из «терракоты», из обожженной земли. Земля! Всегда земля и дерево, которое растет из нее, и мрамор и металл, которые прячутся в ее недрах, — все это претворяется воображением, любовью и мастерством Майоля в его чистое искусство, к которому надо уметь прикоснуться для того, чтобы хоть на какое-то время очиститься и освободиться от нагромождения безумств нашего века, нечеловеческих возможностей цивилизованной культуры.

Листаю книгу. Рисунки карандашом, углем. Мне кажется, что часто скульпторы рисуют и пишут маслом как-то совсем по-своему, воспроизводя и контуры, и цвета вне реалистического видения, хотя каждый скульптор должен быть академиком в знании анатомии человеческого тела.

Майоль очень много рисовал и с натуры, и по памяти. Для него рисунок выполнял функцию натуры, и потому даже в рисунках его чувствуется, что он пользовался объемом, воспринимаемым на ощупь, и, видимо, поэтому часто отступал от анатомических правил. Я видела рисунки Майоля очень больших размеров. Они смотрятся уже совсем не как рисунки, а монументальностью поз и жирностью штриха они ближе к скульптурному изображению.

А вот лежат на страницах между текстом Вольдемара Жоржа иллюстрации Майоля к Вергилию, Овидию и Лонгу. Они именно лежат в своей строгости и лаконичности, напоминая по первозданности печатание с древних клише. Они сделаны этим мастером, влюбленным в художественные ремесла, на прожилистом дереве ножом и стамеской. Они классичны, как изображения на древнегреческих вазах. В них есть благородство, юмор, буколическое спокойствие, и в то же время они непритязательны и свободны, как гармонический и ритмический аккомпанемент к поэзии древних классиков. Изображения работающих крестьянок к «Георгикам» Вергилия, сделанные лаконичным, твердым штрихом, настолько живые и точные в движениях, что упраздняется само время и специфика античного мира, возникает и остается ощущение правды, из века в век связанной с пахарями, виноградарями и пастухами.

И снова скульптура, и всегда женское тело, воспроизведенное в такой чистоте и одухотворенности помыслов, мироощущения художника, что, по выражению Вольдемара Жоржа, Майоль мог бы сказать сам о себе так: «Я работаю так, словно никогда ничего не существовало и я еще ничему не учился. Я — первый человек, создающий скульптуру». И он поистине создатель своего собственного стиля. Все после него уже подражание.

«Средиземное море» — так называется статуя крепкой молодой женщины, в задумчивости сидящей, подперев голову полной рукой с мягким изгибом. И здесь все — это воплощение покорности стихиям, и женского одиночества, и необычайной красоты и здоровья в этом крепком теле молодого существа с таким кротким и безгрешным лицом. Эта статуя была первой победой Майоля. Первым признанием его творчества на выставке III осеннего Салона в 1905 году. С успехом пришла обеспеченность, конец нищете и унижениям.

«Я люблю форму и создаю ее, — говорил Майоль Юдифи Клодель, — но для меня она не что иное, как только средство для выражения мысли. Это идеи, которые я ищу. И я пользуюсь формой для того, чтобы подойти к бесформенному. Я пытаюсь рассказать о том, что не прощупывается, не осязается. Вот почему незачем копировать обнаженность. Репродуцировать обнаженную — ведь это еще не вылепить статую, и, компонуя фигуру молодой девушки, нужно добиться впечатления, что в ней не одна, а все молодые девушки мира. Из мысли мое чувство переходит в пальцы, и статуи мои — это живые поэмы. Но вместо того, чтобы объясниться стихами, я объясняюсь скульптурой». Может быть, именно поэтому, глядя на статую «Средиземное море», хочется вспомнить стихи Бодлера «Красота».