Волшебство и трудолюбие

И мы рассматриваем львов, преследующих коз, пророка Даниила, брошенного в ров со львами, львиные головы в орнаментах; львы у ног четырех апостолов, стоящих между колоннами портала, и крылатые львы у ног Саваофа в овальном барельефе над дверью. А дверь! Неописуемой красоты, двустворчатая, вся в медных бляхах, схваченная завитушками бронзовых скоб, так хорошо, что трудно глаза отвести!

Отсюда Ника везет нас к древнеримской арене. И я вспоминаю детство, когда мы всей семьей, с отцом, Петром Петровичем, ездили в Арль. Вот она, арена, прекрасно сохраняемая арлезианцами. Ступени лестниц, ведущих на амфитеатры, такие высокие, что влезать на них было неудобно, разве что в римских сандалиях. Я на своих каблуках измучилась, прежде чем долезла по этим древним брусьям до второго этажа. Но то, что я увидела между арками, вознаградило меня за все муки восхождения. От тишины и красоты пустынной арены повеяло таким величием веков, хранящих торжественное молчание, что я долго стояла, не в силах оторваться от этой глубины синего неба и чистоты серого камня.

Когда-то мы с отцом смотрели тут бой быков. Корриды бывают и теперь в летние сезоны, и тогда приглашаются «на гастроли» знаменитые испанские матадоры. Сейчас здесь — пустыня.

Мы выходим на круглую улицу, опоясывающую этот колизей. Вот и маленький ресторанчик под вывеской «Арена», в котором я обедала, когда еще ходила в белой матроске, с двумя косичками, торчащими из-под соломенной шляпы. Мы остаемся пообедать, а потом продолжаем нашу удивительную, беспорядочную экскурсию по Арлю. Снова кружим в нашем лимузине.

Гостиница «Жюль Сезар» — Юлий Цезарь. В медальоне барельеф с профилем великого полководца.

— Мы можем здесь остановиться на ночь, если хочешь, — хитро улыбается Ольга, зная мою неприверженность к гениальному узурпатору.

— Ни за что! — возмущаюсь я. — Лучше просижу всю ночь на каменной скамье какого-нибудь здешнего бульвара!

Мы заглядываем в античный театр с остатками двух колонн по прозвищу «Две вдовы», потом выезжаем на площадь Форума. Там стоит бронзовый памятник поэту Фредерику Мистралю. Знаменитый классик Прованса получил в 1906 году за поэму «Мирей» премию Нобиле, которую он пожертвовал городу Арлю на содержание арлезианского музея — сокровищницы народного провансальского искусства. Памятник был поставлен поэту при жизни, в 1909 году, в 50-летний юбилей его поэмы. Мистралю тогда было семьдесят девять лет. На открытии памятника старик прочел первую строфу своей поэмы, я перевожу ее:

Я девушку Прованса воспеваю,
Там юная любовь ее, живая,
Близ моря, на полях долины Кро, цвела.
Как скромный ученик Гомера, я
Последую за ней, ее хваля,
Ту девушку, простую, как земля,
За грани Кро молва о ней не шла.

Огромная толпа на площади рукоплескала своему кумиру, а женщины-арлезианки просто рыдали от умиления…

У Мистраля была большая заслуга перед Провансом. Он восстановил чудесный старинный его язык, он писал на нем, он давал ему новую жизнь, этому «лангедоку», забытому и искалеченному наносными наречиями. Об этом есть у Доде в «Письмах с моей мельницы» хороший рассказ, так и названный «Мистраль». Мне хочется процитировать конец этого рассказа: «Пока Мистраль читал мне стихи на прекрасном провансальском языке, на три четверти латинском, на котором раньше говорили королевы и который теперь понимают только наши пастухи, я восхищался в душе этим человеком, вспоминая, в каком упадке был его родной язык и что он из него сделал. Я представлял один из тех старинных замков владетельного рода Бо, которые и поныне можно видеть в предгорьях Альп: крыши нет, перил на крыльце нет, стекол в окнах нет, трехлистные пальметки на стрельчатых арках сломаны, герб на воротах изъеден мхом, по парадному двору разгуливают куры, под изящными колонками на галереях валяются свиньи, в часовне, заросшей травой, пасется осел, из больших кропильниц пьют дождевую воду голуби, и среди этих развалин две-три крестьянские семьи устроили себе жилье в недрах старого дворца.

Но вот в один прекрасный день сын такого крестьянина влюбляется в эти величественные развалины, его возмущает их осквернение. Он поспешно прогоняет скот с парадного двора и с помощью фей, пришедших к нему на выручку, отстраивает парадную лестницу, восстанавливает резные украшения, вставляет стекла в окна, воздвигает башни, покрывает заново позолотой тронный зал и ставит на ноги огромный дворец, в котором некогда жили папы и императрицы.

Восстановленный дворец — это провансальский язык.

Сын крестьянина — это Мистраль».