Волшебство и трудолюбие

Из-под этой арки постоянно выезжали то свадебные кареты, обитые внутри белым атласом, то погребальные катафалки с лошадьми, накрытыми сетками с кистями, то простые подводы, запряженные битюгами, а то роскошные сани с тройкой и пузатым кучером в красном кушаке. Сам Черепок был домовладельцем, носил поддевку и картуз, ходил в лакированных сапогах, торговал всем, чем угодно, начиная от гвоздей, ремней и керосина, кончая бакалейными товарами и водкой. В лавке у него был специфический запах: в одном углу пахло ванилью, а в другом — дегтем.

— Наташа, сбегай к Черепку за вермишелью и, кстати, крахмала захвати, — бывало, посылала меня мама.

И я бежала к Черепку, а дедушка, стоя у окна, следил, как я буду перебегать Садовую. Вообще он часто смотрел в окно. Однажды он, посмеиваясь, нарисовал в своем альбоме нищего, который каждый день ходил мимо нашего дома. Был он необычайно аккуратным старичком с бородкой клинышком, в пожелтевшем картузике, в поношенном, но чистом пальтишке. Он собирал копеечки, и было в нем что-то настораживающее. Под рисунком этим дедушка написал: «Хищник с Большой Садовой». И впрямь узнали, что нищий этот, снимавший угол у Череповского за лавочкой, оказался богачом: когда он умер, под матрасом у него нашли кучу денег, скопленных за годы «милостынькой».

В том же доме у Черепка, справа от лавки, селились большие семейства цыган. И я помню этих цыганок, звенящих серьгами и монистами в ярких юбках, почти всегда с грудными детьми на руках или привязанными к спине. Они с утра гурьбой бежали на Тишинский рынок по Садовой и сворачивали на Владимиро-Долгоруковскую (ныне улица Красина). Тогда она называлась еще Живодеркой. Это название сохранилось с древности, когда здесь была слобода живодерен, где свежевали битый скот и разделывали туши для московских мясных лавок.

Против Живодерки, через Садовое кольцо, начиналась Малая Бронная и Патриаршие пруды…

Между прочим, Михаил Афанасьевич Булгаков, одно время живший в «доме Пигита», в своем великолепном фантастическом романе «Мастер и Маргарита» пустил трамвай с Садового кольца на Малую Бронную в разворот у Патриарших прудов, откуда он снова возвращался на Садовую и шел на Кудрино. Могу смело утверждать, что этого разворота не было, он был нужен Михаилу Афанасьевичу для того, чтобы один из персонажей романа попал под трамвай именно там, выходя со сквера Патриарших прудов…

Трамвайная линия «Б» от Кудрина шла бульварами — Новинским, Смоленским, Зубовским, через Крымский мост, Калужскую и Серпуховскую площади к Земляному Валу, через Таганку к Сухаревой башне и, скатившись к Цветному бульвару и Самотечной площади, снова поднималась по Садовому кольцу до Старо-Триумфальных ворот, ныне это площадь Маяковского, в которую упирается Большая Садовая. Интересно, что Зубовская площадь и Сухарева башня связаны меж собою именами двух исторических лиц петровского времени. Эти двое — полковники Зубов и Сухарев — были первыми начальниками стрелецких войск, перешедшими от царевны Софьи к молодому царевичу Петру, устроившему с преображенцами засаду в Троице-Сергиевой лавре. Петр, заняв московский престол, пожаловал их слободами — Зубовской и Сухаревской, где была выстроена трехъярусная Сухарева башня, в которой еще при Петре была основана школа математических и навигационных наук. А в верхнем ярусе помещалась первая астрономическая лаборатория.

Зубовская стрелецкая слобода и площадь Зубова дороги моей памяти и тем, что в начале Зубовского бульвара стоял тот самый дом, в котором в 1880 году Суриков написал картину «Утро стрелецкой казни», имеющую прямое отношение к историческому перевороту на Руси, в котором участвовал полковник Зубов.

Из окна своей квартиры Василий Иванович Суриков нарисовал акварелью зимний пейзаж Зубовского бульвара, хранящийся ныне в Третьяковской галерее…

Итак — Садовое кольцо, Старо-Триумфальные ворота. В мою юность уже никаких ворот там не было, был разбит скверик, по существу — один из культурных центров Москвы того времени. Вот тут-то и веселилась молодежь Большой Садовой.

Там, где ныне зал Чайковского, стоял театр «Зон», вначале сдававший свою сцену разным гастролерам. Затем театр перешел к замечательному режиссеру Всеволоду Мейерхольду, открывшему новое театральное течение постановками «Мистерия-Буфф», «Клоп» и «Баня» Маяковского.