Волшебство и трудолюбие

Плакучей ивой загрущу,
Когда Господь найдет меня
И скажет, хлопнув по плечу:
«Проверь на небе: есть ли я?»

И тут настанут времена

Прощальных слез. Но ничего,
Пока еще растет сосна
Иль дуб для гроба моего.

Уж коль на кладбище идти,

Найду я самый долгий путь,
Прогул устрою по пути.
Назад попячусь где-нибудь.

И пусть могильщики ворчат,

Что я, мол, чушь несу в бреду,
Я все равно, хоть в рай, хоть в ад,
Дорогой школьников пойду.

И прежде чем душа моя

С другими флирт начнет во мгле,
За юбками мечтаю я
Поволочиться на земле.

Еще в любви поклясться тем,

Кто сбить с пути умеет нас,
И лепестки у хризантем
Срывать, гадая, в смертный час.

Бог даст, жена моя всерьез

Поплачет над плитой моей,
И чтоб пролить потоки слез,
Лук не понадобится ей.

А если вступит в новый брак,

Я только буду очень рад,
Коль пригодится мой пиджак,
Ночные туфли и халат.

Пусть он живет с моей женой,

Мое вино чтоб с ним пила,
Пусть и табак он курит мой,
Но чтоб не лез в мои дела.

Во мне, не знаю почему, —

Ни атома, ни тени зла,
Но будет мстить мой дух тому,
Кто сунет нос в мои дела.

Мир праху! Вот листок, смотри,

Содержит завещанье он.
Пометка на моей двери:
«Закрыто из-за похорон».

Из жизни я ушел без зла,

Зубная боль и та прошла,
И вот уже я помещен
В Могилу Братскую Времен!

Интересно, что здесь под «Братской Могилой Времен» Брассанс, конечно, подразумевает Пантеон. И эта триумфально-пышная концовка звучит такой глубочайшей иронией и по отношению к самому себе, и к общественному мнению, что каждому добропорядочному французу покажется кощунством.

Рене Фалле рассказывает, как однажды Брассанс пел в Сорбонне для студентов, у которых в этот вечер был в гостях Сартр.

— Что мне спеть? — спросил Брассанс у Фалле.

— Пожалуй, лучше всего будет спеть «Дядя Арчибальд», — отвечал Фалле, он всегда отлично угадывал атмосферу для выступления Жоржа. И это было правильно, «Дядя Арчибальд» — как раз песня для Сорбонны. Это песня философа, если только философы берутся писать песни, что иногда случается.

— Любителю подавать смерть как симпатичный персонаж, — роль, к которой она не привыкла, — смерть должна быть благодарна… Гигантская песня! — уверяет Рене Фалле.

Смерть, увиденная Брассансом, не та, что у Эдгара По, и тем не менее это она же. Поэт поет о своем дядюшке Арчибальде:

Однажды вора он догнал,
Что у него часы украл,
Бродяга,
И тут столкнулся дядя мой
С ее величеством — самой
Смертягой.

Походкой шлюхи площадной

За прикладбищенской стеной
Она шагала,
Перед мужчинами она
Свой саван выше, чем должна,
Приподнимала.

И тут происходит сатирический диалог между Смертягой и Арчибальдом, в результате которого она его уводит:

И дядя по ее следам
Пошел, пошел покорно сам,
Хромая.
И, взявшись за руки тогда,
Они пошли к венцу. Куда?
Не знаю!..

6

Музыка Брассанса берет свои корни в народной музыке. Наверно, никакая другая не примет его текстов. Когда его спрашивают, что для него важнее — музыка или стихи, — он отвечает:

— Я скорее литератор, чем композитор, для этого у меня недостаточно знаний, но я не мыслю слов без музыкального ритма. Все рождается вместе. И рождается трудно и долго. Иногда стихи уже есть, а мелодии, той, которая сольется с ними, все еще нет. Иной раз сменишь шесть или семь мелодий, пока не возникает та абсолютно точная, нужная, бесспорная.