Вольта

Замбони продолжал писать, сам Делюк одобрил его инструмент. Еще бы, попытки Делюка построить безжидкостный столб не удались, а. Замбони решил заменить бумагу влажной угольной пастой, лучше бы перекисью марганца, советовал Вольта (август — сентябрь), потом Боненберг начал чередовать листы с напыленными серебром и золотом. Сухие столбы убеждали Вольту в своей правоте, ибо напряжения все же порождались контактом металлов, а химические процессы всего лишь стремились выровнять потенциалы через внешнюю цепь. Фехнер, горячий сторонник мегаллических сил, радовался, электрохимики примолкли, через два десятилетия им на помощь придет Фарадей, но Шенбейн помирит спорщиков, указав на роль тех и других процессов в общей картине.

А в России 7 сентября грянула великая битва при Бородине. Через неделю Бонапарт вошел в Москву. Город встретил захватчика пожаром, но и в зареве полыхающей священной столицы России победитель еще пронзительнее ощущал себя всемогущим. Хочу видеть старинные иконы! Желаю ворошить груды золота! Пусть мне поет легендарная цыганка Стеша! 21 сентября в московской ставке он занялся итальянскими делами и тут же вспомнил про Вольту. Спокойный, знающий, уверенный физик-химик казался Бонапарту такой надежной опорой в этом зыбком мире! Надо его всемерно поощрить, и император с гонцом отправил и Италию декрет о назначении симпатичного профессора президентом коллегии выборщиков, его наверняка обрадует высокая милость могучего покровителя!

«Такая честь!» — всполошился министр внутренних дел. Местные власти пришли в восторг. А Вольта загрустил: он уже попадал впросак, как-то взявшись из чувства долга приветствовать новичка Бонапарта и едва не поплатившись жизнью за свое гражданское повиновение, и вот снова из безопасной тиши его выталкивала на сцену добрая рука владыки. Благодари ж, граф-сенатор-лауреат-кавалер! Свистели ядра, лилась кровь, Вольта не имел отношения к этим злодействам, что за медвежья услуга с этим копеечным президентством!

Впрочем, какая там услуга? Опять интуиция не подвела Вольту: дела Бонапарта были совсем не блестящи. Новый «Цезарь» высидел в Москве всего 34 дня, а потом, приказав герцогу Бассано вывозить срочно как можно больше русских драгоценностей, бросил город, ставший пепелищем. Император-мародер приказал Мортье взорвать кремлевские строения, но тот бежал, спасаясь от казаков. 27 сентября случилось неминуемое — гибельная переправа через Березину. Идущий кривыми дорогами непременно сломает ноги!

А в Комо кипели восторги, император помнил их захудалый городишко! Кроме Вольты, никто не чувствовал беды, а ему, «имениннику на чужом пиру», пришлось держать речь (15–16 ноября). Не подвела интуиция умного старика, он держался исторически достойно. «Коллегии выборщиков доводится до сведения, что декретом его величества от 21 сентября, данным в Москве, президентом коллегии назначен граф Вольта, граф Порро секретарем и провизором, Ровелли и Молина — счетная комиссия». Ни одного лишнего слова.

Потом выступил Порро. В краткой речи прозвучали слова «о дорогой родине», «интересах нашей коммуны», «августейшем монархе», «общих усилиях» — и т. п. Зато префект департамента заливался соловьем: «Из древней столицы России увенчанный лаврами победы его императорское величество направил нам декрет. В восхищенья мы приносим благодарность в эти дни триумфа нашего монарха, давшего процветание народу… И оды льются, о высокочтимый господин президент, освещая светом радости и тем украшая столетье, в начале которого избранники народа призваны взяться за исполнение своих великих функций, чтоб всей душой пропеть гимн и прославить им победу покорителя Москвы. Позвольте от вашего имени заверить правительство…».

Ну и тарабарщина! Вольта вздыхал, передавая префекту стенограмму заседания «для увековечения великого момента в истории Комо». А 5 декабря Наполеон обнародовал XXIX Бюллетень ставки, из которого потрясенная Европа узнала ужасную правду про близкие беды. В России трещали морозы, из 31 тысячи неаполитанцев, приведенных сюда Мюратом, погибло 30 тысяч. Окоченевшие трупы красавцев, рожденных под жарким южным солнцем, складывали штабелями. Бонапарт отдал остатки некогда великой армии озлобленному королю Неаполя, а сам бросился в Париж. 18 декабря он уже в Тюильри, там он услышал про бунт Мале двухмесячной давности. Генерал поторопился объявить, что Наполеон мертв, и сам был расстрелян на месте.

Впрочем, мало кто предчувствовал конец Бонапарта; досадная промашка, ничего более. В последний день года Вольта подал заявление на имя «его величества» с просьбой определить сына в училище пажей. Нет, заявил министр Капрара, желающих слишком много, придется устраивать собеседование. Вольте указали на его место: ты, мол, урвал и без того немало, дай другим попользоваться благами жизни — вот что просвечивало сквозь изысканные формулировки отказа. Верно сказал Ксенофан: «Следует или как можно реже встречаться с тиранами, или как можно больше угождать им». А Вольта застрял на полдороге.

В ожидании краха.