Вольта

В том же десятилетии свершилось событие исключительной важности: был сформулирован закон взаимодействия электрических зарядов! Его автора, подполковника Кулона, Вольта видел в 1781 году, когда того только что избрали в Парижскую академию, но всерьез к новичку мало кто отнесся, ибо какая там высокая наука в кручении волос и шелковых нитей? Но Кулон продолжал гнуть свое: через три года он закончил изучать скручивание нитей из металлов, а еще через год точно измерил силы между шариками с зарядом. Расстояние удваивалось, силы снижались вчетверо. Закон обратных квадратов прост и логичен, его прозревали еще Эпинус (1761), Пристли (1767) и Кавендиш (1771), но Кулон провел прямые точные измерения вместо умственных или косвенных доказательств, а потому по праву стал автором одного из главных законов физики.

А Вольта продолжал специализировать свои электрометры. Коль молниеотводы сводят электричество с небес в землю, то прибор с проводом на головке должен указывать электризацию воздуха! Он и указывал. Пламя проводит электричество ничуть не хуже металла, а потому вместо стержня на головку прибора можно поставить свечу! Так и случилось.

Уж много лет ученые били электрическими зарядами по разным веществам: Беккариа из окислов получал металлы, Кавендиш из воздуха — азотный ангидрид, Троствик даже разложил воду! Пользуясь советами Вольты, Ван Марум соорудил мощнейшую электрическую машину: воздух в комнате трещал и насыщался озоном, приборы реагировали на разряды, в немалом удалении чувствовали такой же запах, какой бывает во время грозы, при слабом освещении становилось заметно странное голубое свечение воздуха. Могучими разрядами удалось разложить немало веществ, но главное желание Марума (уловить электрический флюид и измерить его вес и производимые эффекты) все же не удовлетворилось, ибо ни вес, ни скорости испарения разных наэлектризованных жидкостей ничуть не менялись. «Браво, — отзывался Вольта, — но все же опыты разрушают фанатические иллюзии многих медиков и физиков о всесильности электричества» (июнь 1787).

В эти двенадцать лет мир признал Вольту большим ученым. Париж, Берлин, Лондон, Лозанна, Брюссель, Женева, Павия, Падуя, Верона — из разных городов присылались на его имя академические дипломы. Только Петербург молчал. Кстати, Вольта рассказал Магеллану о безмерной щедрости российской императрицы, и тот в 1783 году предложил вновь назначенной директрисе академии Дашковой линзу чрезвычайно высокого качества за 700 гиней! Но нет, тамошние академики воздержались от нереально дорогой покупки.

С каждым годом уходили в иной мир ученые, которых Вольта знал лично или понаслышке: Беккариа, Даниил Бернулли, Эйлер и Д'Аламбер, Бошкович и Бюффон. Среди гуманитариев было не лучше: Лессинг, Дидро, Гольбах. Не стало Гварди, последнего живописца, «воспевавшего Венецию». Посмертного признания добился Вольтер: вышли в свет 30 томов его трудов, а его прах (как и Руссо) триумфально перевезен в Пантеон, чтобы через 23 года быть сброшенным в грязную яму…

Здесь, в Италии, размах дел был поскромнее. То пришлось выцарапывать три ящика книг и приборов («лучшие из лучших», «дорогие», «сверхчувствительные») из трюмов «Донны Бьянки», приплывшей из Лондона и на три года арестованной испанцами. То брат каноник Серафино требовал срочно просветить, откуда взялся «фонтан Паоле» с кристально чистой холодной водой в самой середине Ломбардии, на склоне Мойте Бальдо в милю высотой. То из академии Вергилия в Мантуе кто-то просит одобрить каталог картин, хранящихся в местных галереях (кстати, секретарем делегации мантуанских графов, посетивших Павию, секретарем и хранителем музея античности там оказался однофамилец Вольты, Леопольдо Камилло!). То вдруг объявилась тетка Агата, ныне живущая в Валтеллини. То Аморети чуть ли не насильно повез гондолеттой к источнику Плиния, «в страну Ларио», а Вольта не смог отказаться. И подобных дел, погоды не создававших ни уму, ни сердцу, убивавших бесценное время, набиралось каждый день больше некуда.