Волынщики [современная орфография]

Шарло в то время было всего восемнадцать месяцев, но он как будто понял слова Брюлеты. Посмотрел на нее с минуту с видом размышления, потом встал, подбежал к ней, припрыгивая, и принялся так целовать ей руки, как будто хотел съесть ее.

— Ого! — сказала сестра. — Видно, и у него бывают добрые минуты.

— Да, голубушка, — отвечала Брюлета, — я и сама не могу опомниться от удивления: ведь это с ним в первый раз случилось.

И поцеловав большущие, круглые глаза ребенка, она заплакала от радости и нежности.

Не знаю почему, но движение это так потрясло меня, как будто тут случилось что-нибудь необыкновенное. Да и в самом деле, если этот ребенок был и не ее, как изменилась она на моих глазах! Брюлета, спесивая девушка, которой шесть месяцев тому назад все было нипочем и пред которой не дальше как утром вся окрестная молодежь, горожане и крестьяне готовы были встать на колени, вдруг так умиляется сердцем, что считает себя вознагражденной за все труды и лишения первой лаской упрямого ребенка, непригожего собой и почти бессмысленного.

У меня слезы навернулись на глаза, когда я подумал, как дорого ей стоят эти ласки, и, посадив ребенка на плечо, понес его домой.

Раз двадцать я совсем был готов попросить ее сказать мне всю правду. Если Шарло действительно был ее сын, то я от души простил бы ей этот грех. Если же она добровольно приняла на себя тяжесть чужого греха, то я готов был броситься и целовать у нее кончики ног. Но у меня недоставало духа спросить ее об этом, и когда я стал поверять свои сомнения сестре, которая была далеко не дура, она сказала мне:

— Ты не смеешь заговорить с ней об этом потому, что в глубине души уверен в ее невинности. Да и точно, — продолжала она, — такая красавица, как Брюлета, могла бы иметь дитя получше этого ребенка. Он похож на нее так же, как картофель на розу.

Двадцатые посиделки

Зима прошла и наступила весна, а Брюлета все по-прежнему никуда не показывалась. Она, впрочем, и не сожалела об удовольствиях, убедившись, что всегда от нее будет зависеть снова покорить себе все сердца, и говорила, что испытала столько измен в дружбе мужчин и женщин, что заботится не о числе друзей, а пуще всего обращает внимание на их качества. Бедная девушка не подозревала еще, сколько вреда наделали ей злые люди. Все ее злословили, но никто еще не посмел оскорбить. Глядя на нее, каждый видел, что на ее лице написана честность, но как только она с глаз долой, так каждый старался вознаградить себя на словах за то уважение, в котором ей нельзя было отказать, и все принимались лаять на нее издали, как трусливые собаки, которые кусают из-под ворот за ноги.

Дедушка Брюле совсем состарился, оглох маленько и думал больше о себе, как все люди в престарелых летах, не обращая внимания на людские толки. Следовательно, старик и его внучка еще не чувствовали зла в той степени, в какой этого желали злые люди, а отец мой и все мое остальное семейство, люди христиански добрые, советовали мне не тревожить их понапрасну, говоря, что истина рано или поздно обнаружится и что придет время, когда злые языки будут наказаны.

И действительно, время, которое все сметает с лица земли, начало само по себе уносить злую пыль. Брюлета не хотела, однако ж, этим воспользоваться и отомстить за себя, и вся ее месть состояла только в том, что она очень холодно отвечала тем, кто заискивал перед ней, желая снова попасть к ней в милость. Оказалось, как это всегда бывает, что у нее нашлись друзья между теми людьми, которые никогда за ней не ухаживали, и друзья эти без всякого расчета и досады приняли ее сторону в ту минуту, когда она менее всего этого ожидала. Я не говорю уж о матери Жозефа: она обходилась с ней, как с родной дочерью, и не раз готова была побросать все горшки в головы посетителей, позволявших себе в трактире шутить над Жозетой. Я разумею тут таких людей, которых нельзя было обвинить в ослеплении и которые, между тем, всячески старались усовестить бесстыдников.

Брюлета сперва с горем пополам, а потом мало-помалу с удовольствием стала вести жизнь более тихую, нежели прежде. Ее начали посещать люди более степенные, и сама она часто хаживала к нам вместе с Шарло, который стал гораздо ласковее и тише, после того как у него прошла краснуха. Ребенок вовсе не был уродом, а был только угрюм маленько, и когда Брюлета кротостью и ласковостью угомонила его, то все заметили, что в его большущих черных глазах много ума, и что его огромный рот, когда он засмеется, вовсе не дурен, а скорее смешон. У него была сыпь, во время которой Брюлета, прежде столь брезгливая, так заботилась и ухаживала за ним, что из него вышел самый здоровый, бодрый и чистенький ребенок в целой деревне. И теперь, правда, красавцем его нельзя было назвать, потому что у него остались все те же широкие скулы и тот же курносый нос, но так как главное дело в ребенке — здоровье, то у нас все просто удивлялись его толстоте, силе и бойкому виду.