Волжское затмение (СИ)

Пароход в Рыбинск уходил через день. Даша твёрдо решила ехать к матери. И вот сегодня утром она, выходя у пристаней из трамвая, к ужасу своему увидела, как к дебаркадеру, где уже стоял и дымил пароход, направляются двое мужчин. Это были — Даша узнала бы их из тысячи похожих — страшный Виктор Иванович и высокий, сутулый Погодин. Неторопливо и обстоятельно беседуя, они, судя по всему, готовились к посадке. Приостановились на мостках у самого дебаркадера, постояли. Скрылись.

У Даши потемнело в глазах. Ослабли и задрожали ноги. Она зашла за дерево у трамвайной остановки, и села на чемодан, низко пригнувшись. Сердце, скованное ледяным холодом, билось редко и лениво. Предобморочно. А если бы трамвай пришёл раньше, и она столкнулась бы с ними нос к носу?! А если бы ещё раньше? Тогда они встретились бы уже на пароходе, и об её участи можно было бы лишь горько догадываться.

Но Даша не заметила, как вышел с дебаркадера и исчез с набережной Погодин. Она думала, что он уплыл вместе со своим ужасным подельником. И до крика, до полуобморока перепугалась, увидев его за углом Пробойной, когда они с Антоном шли с набережной. Значит, Виктор Иванович уехал в Рыбинск один…

Нелегко далась Даше эта путаная, жутковатая, но очень правдоподобная история. Закончив рассказ, она долго сидела молча, уткнув лицо в ладони и низко опустив голову. Антон встал, подошёл и осторожно обнял её за плечи.

— Что делать теперь, Антон… Что делать? — жалобно, из-под страдальчески выгнутых тонких бровей взглянула на него девушка. — Я так измучилась… Две ночи не спала…

— Что? А оставайся у меня. Я тоже один сейчас. Отец в Москве. Здесь-то спокойнее тебе будет. Оставайся. Впрочем, как хочешь, но учти: я от тебя ни на шаг не отойду. Даже если прогонишь, — тихо и веско ответил Антон.

Но на душе скребли огромные, как тигры, кошки. “Будет что-то, Дашка… Ох, что же будет? “ — в который раз простучало в висках и вспыхнули в памяти холодно-пронзительные, змеиные глаза. Начиналась в его жизни какая-то новая, загадочная, причудливая полоса. И с этим предстояло ещё свыкнуться.

Господин Погодин на платочном рандеву

Тесный, тёмный, в пропылённых плюшевых портьерах холл убогой гостиницы на Пробойной улице озарился на миг настырным солнечным лучом из приоткрывшейся двери. И снова погрузился в сонные сумерки, будто и не было на улице яркого июльского дня.

Вот и господин Погодин! — приветливо воскликнула скучающая дежурная, женщина лет сорока, кругленькая, в платочке. — Как там? Жарко? — и протянула ему из-за стойки ключ от номера.

Да, припекает… — рассеянно улыбнулся в ответ Погодин, взял ключ и зашагал по длинному узкому и тёмному коридору. Войдя в номер, он тщательно запер дверь, проверил, надёжно ли, скинул пиджак, разогнул спину, расправил затёкшие плечи. Он уже свыкся со своей сутулостью. Но тяжело всё-таки воображать весь день, что таскаешь на плечах мешок с песком. Ничего. Ничего. Недолго осталось. А уж там — что выпадет…

Обстановка в его номере была спартанской. Аккуратно, по-военному, заправленная железная кровать. Старый педальный умывальник в углу у двери. Стол и два скрипучих венских стула у окна. Фанерный платяной шкаф. Вот и всё. Здесь он, по сути дела, только ночевал. Основная жизнь Александра Алексеевича протекала вне этой комнаты. Под низким ярославским небом, тут и там утыканным затейливыми шатровыми колокольнями. На площадях, в скверах, на набережных, в глухих малолюдных закоулках и тайных местах встреч с нужными людьми. Эта кропотливая, трудная, нудная и опасная работа подходила теперь к концу, сулящему или победу, или смерть. Он, Погодин, начал всё здесь почти с нуля. Он сколачивал воедино разрозненные группки местных офицеров, встречал и размещал приезжающих, насмерть бился за железную дисциплину и конспирацию. С превеликим трудом организовывал работу единого штаба. На это ушло полтора месяца каторжной работы, бессонных ночей, страшного нервного напряжения. И вот только сейчас, кажется, всё начало более-менее слаженно вертеться в нужном направлении. Приехавший на неделю, как генерал на смотр, Савинков внёс в дела резкое оживление, зарядил всех вокруг своим невиданным трескучим электричеством, и всё замелькало, закипело… Но он уехал. Теперь опять одному… И три дня до развязки. Это было нелегко, но вернулось спокойствие. Итак, через час ему, Погодину, надо быть в Ильинском сквере. Там предстоит довольно рутинное, но очень важное мероприятие. После него можно будет принимать самое главное решение. А пока можно передохнуть. Расслабиться. Подумать…

“Савинков, конечно, молодец… — неторопливо размышлял Александр Алексеевич, растянувшись во всю свою длину на кровати и глядя в жёлтый, закоптелый от курева потолок. — Но зачем он так напирает на поддержку Антанты? Неужто сам верит в эту чушь? Вряд ли…”