Волжское затмение (СИ)

Последние слова Супонина заглушил звучный удар, и высокий столб воды взметнулся в Которосли у самого моста. Баррикаду и застывших на ней с винтовками добровольцев щедро обдало брызгами. Трое контуженных тяжело поднялись, взяли винтовки и поплелись на баррикаду. Офицер, казалось, был удивлён. Он внимательно поглядел им вслед и чуть покачал головой. Не по себе стало и Антону. Еле живы, а геройствуют. Чего ради?

— А ты что? Тебя не касается? — обернулся офицер к Антону. Это был тот самый носатик, который командовал колонной. — Где твоя винтовка?

— Нет пока… — развёл руками Антон. А что было делать? Попался…

— Как нет? Доброволец? — вытаращился на него Супонин. Казалось, он сейчас выколет Антону глаз своим длинным маслёночным носом.

— Н-нет… Не успел ещё… — пролепетал Каморин.

— А чего бродишь тут, дурило? Проваливай! Быстро! — звонко рявкнул прямо ему в лицо Супонин. Антону даже с его заложенными ушами это показалось оглушительным. Но офицер вдруг замер, скосил глаза в сторону реки и чутко прислушался.

— Ложись! — внезапно крикнул он и сделал Каморину мастерскую хулиганскую подсечку. Взмахнув руками, Каморин грохнулся наземь. Рядом упал Супонин. Тут же над ними режуще взвыло, сильно тряхнуло, и метрах в пятнадцати, у угловой башни монастыря, чёрно взметнулась земля. Над головами раздался короткий свист, и в борт грузовика что-то хрустко врезалось. Офицер вскочил, отряхнулся, поднял фуражку и толкнул Антона. Тот медленно встал.

— Понял? — опять рявкнул Супонин. — Бегом отсюда! Живо! — и, развернув его за плечи, дал ощутимого тычка в спину. — Бегом! Стрелять буду!

Антон нехотя побежал. Каждый шаг тупо отдавался в голове и поднимал в глазах тёмные волны. Только в маленьком узком прогончике, ведущем в сторону Большой Рождественской, он прислонился к забору и, крепко сжав руками виски, опустился на корточки. В голове, и без того больной, путались, рвались, перемешивались впечатления последних минут. Страха не было. Лишь тупое ошеломление и неприятное, недоброе удивление. И тоска. Чёрная, тошнотворная тоска, от которой замирало сердце и не хотелось жить. Слишком дёшево стоила она, его жизнь. Ничего не стоила. Он и раньше понимал это, но с особой чёткостью ощутил только сейчас, под снарядами и осколками.

Понурясь, смиряя головокружение, добрёл Антон до Сенной площади. Путь ему перегородила беспорядочная толпа. Люди были одеты кое-как, наспех. Но на многих Антон с удивлением увидел тёплые кофты, телогрейки, пальто и даже тулупы. В руках и за плечами они несли мешки и узлы, вели за собой в голос ревущих, перепуганных детей и с тоской оглядывались назад. Навстречу, сгоняя толпу к тротуару, прогремела в сторону Всполья пожарная команда с бочками и помпами. Антон поднял глаза и оторопел. Над Вспольем непроглядным фронтом поднимался чёрный дым. Посвежевший ветерок доносил яростный гулкий треск большого пожара. И висел в воздухе, как реденький снежок, серый пепел. В сочетании с орудийной пальбой на Которосли это зрелище было чудовищным и невыносимым. И приступ липкого, безнадёжного ужаса холодно сковал Антона с ног до головы. Далеко ли? Дунет ветер посильнее — и всё тут за одну ночь выгорит. И что? И куда? И как жить? Но тушат же… Вон, поехали. С версту дотуда… Может, и обойдётся ещё. Но что делать? Господи, что делать-то?

Еле переставляя ноги, в жутком, мурашечном оцепенении, как в кошмарном сне, добрёл Каморин до своего дома в Даниловском переулке. Постучал, ожидая увидеть насмерть перепуганную Дашку. “Ей-то что сказать? Что?” — мучительно билось в голове.

Даша открыла калитку. Одета она была в свою блузку с кружевными рукавчиками и длинную юбку, но всё наспех, без оглядки. Вот и обуться не успела, босиком выскочила. Но не испугана, нет. Встревожена только.

Антон шагнул во двор. Даша задвинула засов и, вскрикнув, бросилась ему на шею.

— Антон… Что там? Как там? Я уж чего-чего не передумала! Там стреляют, тут горит… Где ж тебя носило-то? Ой! Да ты испачкался… И нос кровит! — и, качая головой, отступила от него, пристально оглядывая.

— Дашка… Дашка… — простонал Антон, и сквозь заложенные уши собственный голос показался ему чужим. — Всё плохо, Дашка. Всё очень, очень плохо…

— Плохо, Антон, — кивнула она головой и вытерла рукавом глаза. — Пойдём в дом.

— Всполье… — бормотал, как спросонья, Антон. — Всполье горит, вот что страшно. А стреляют — это ничего… Это на Которосли, далеко пока…

— Антон, — робко позвала Даша. — А у нас…

И осеклась.

— Гость у вас, — раздался звучный, сто лет не слышанный, но единственный на свете голос. — Далеко, говоришь? Лиха беда начало…