Воображаемое. Феноменологическая психология воображения

Схватывание не есть всего лишь воспроизведение того или иного значения. Оно представляет собой некий акт. Этот акт нацелен на то, чтобы сделать присутствующим определенный объект, и этим объектом, говоря вообще, является истинность суждения или понятийная структура. Но этот акт не начинается с пустого места. Например, я вполне могу попытаться постичь смысл слова «человек», но не смысл соответствующего ему немецкого «Mensch», если я не знаю немецкого языка. Поэтому любое слово, относительно которого я могу предпринять усилие схватывания, наполнено знанием, которое есть не что иное, как воспоминание о прошлых актах схватывания. Известно, что Декарт различает идеи и припоминание идей. Знание и есть в некотором роде такое припоминание. Оно является пустым, оно предполагает прошлые и будущие акты схватывания, но само не является схватыванием. Очевидно, что, когда Флах предлагает своим испытуемым то или иное слово, смысл которого они должны понять, схватывание осуществляется на основе этого знания: оно совершается при переходе от знания к акту. Таким образом, именно на уровне знания определяется природа схватывания. В зависимости от пронизывающей знание интенции это схватывание будет образным или не будет таковым, и знание превратится или не превратится в протенцию, сопровождаемую символическим движением. Одним словом, тем существенным фактором, который мы должны описать, является интенциональность, которая фигурирует в знании и в конечном итоге приводит к построению символической схемы. Почему же она требует вырождения знания?

Быть может, для того чтобы облегчить схватывание? Выше мы уже ответили на этот вопрос: образ ничего нового нам не сообщает. Схватывание осуществляется в образе, но не посредством образа. Кроме того, в следующей главе мы увидим, что схема вовсе не способствует ходу размышления, она часто замедляет его и уводит в сторону. Но если мы вернемся к экспериментам Флаха, то нам, быть может, удастся понять функцию образа.

Обратимся, например, к эксперименту № 27. Испытуемый, которому предложено уловить смысл слова «пролетариат», представляет себе «какое-то плоское черное пространство, а внизу мерно волнующееся море». Путаница здесь может возникнуть в силу неверного истолкования понятия символа, которое, по-видимому, и ввело в заблуждение Флаха. Кажется, он и в самом деле полагает, что эта схема символизирует пролетариат, то есть что испытуемый, используя этот символ, намеревается с помощью линий и цвета представить свою мысль. Следовательно, такой образ стал бы схематическим представлением содержания идеи «пролетариат», средством для инвентаризации этого содержания. Иначе говоря, образ по-прежнему оставался бы знаком. Но против этой концепции можно, прежде всего, возразить, что остается совершено неясным, чего ради испытуемый стал бы заниматься построением подобной конструкции. В то же время, и это главное, достаточно самому сконструировать одну из этих схем и при этом понаблюдать за собой, чтобы констатировать, что схемам вовсе не свойственны роли знака и репрезентанта. Несомненно, в схеме присутствует один репрезентант, а именно аффективно-моторный аналог, посредством которого мы схватываем форму и цвет. Но сама схема уже не является аналогом: это самостоятельный объект, обладающий собственным смыслом. Это «плоское черное пространство», это «мерно волнующееся море» не являются ни знаком, ни символом пролетариата. Оно есть пролетариат собственной персоной. Мы постигаем здесь истинный смысл символической схемы: схема есть объект нашей мысли, возникающий перед нашим сознанием сам по себе. Как таковая функция скемы никоим образом не состоит в том, чтобы способствовать схватыванию; она не функционирует ни как средство выражения, ни как основа, ни как пример схватывания. Используя неизбежный неологизм, мы предпочли бы сказать, что схема исполняет роль презентификатора.