Воображаемые девушки

Меня словно обожгло огнем. Пальцы словно кололи раскаленные иголки, по телу пробегали волны жара.

– Но… как? – спросила я и понизила голос: – Больше никто не помнит.

– Она разрешает мне. Она всегда разрешает мне помнить.

Наша мать рассказала больше, чем я даже могла предположить, и потому что этого хотела Руби. Но представьте пьяницу, известную на весь городок тем, что она отключается в супермаркете и отсыпается после запоев в городской тюрьме – никто никогда бы не поверил в то, что она говорит. Представьте себе, как, должно быть, ее сводило с ума это проклятье помнить все. Руби поступила ужасно жестоко. Но я считала, что наша мать заслужила это.

– Знаешь что? – вдруг сказала она. – Тебе не стоило сюда приходить. Не надо было мне просить тебя об этом. Не надо мне было подходить к машине… – Мать встала. – Тебе пора.

И тут, как по мановению волшебной палочки, раздалось жужжание. Как будто мотылек решил укрыться здесь от дождя и теперь взбирался по моей ноге и колотил своими крыльями по моим джинсам, чтобы я выпустила его. Но это был мой телефон, установленный в режим вибрации. Это было сообщение от Руби – сестра отправила его только что, в эту самую минуту, чтобы показать мне: она знала, где я находилась. И с кем.

Но в самом сообщении не было ни слова об этом.

тебе уже можно приехать домой. нужно собрать вещи. нельзя больше оставаться в этом доме. мы уезжаем

Мы уезжали от Джоны? Видимо, разговор у них не сложился.

Я смотрела на нашу мать, первого человека, от которого мы съехали, забрав все свои вещи. Руби тогда было семнадцать, мне одиннадцать с половиной, и мы решили, что лучше будем жить в своем бардаке, чем делить бардак с ней.

Я ответила на сообщение:

ты можешь забрать меня? птму что я не на грин

Задержав дыхание, я прочитала ее ответ:

позвони Пити. он всегда сможет тебя подвезти

20 Это из-за меня

Это из-за меня все случилось, только из-за меня, но тогда я еще об этом не знала.

Все началось, когда я окунула в воду палец. Когда сделала то, чего Руби просила меня делать. И дальше больше: мальчишки, поездка за город, встреча с матерью, которая была последней, с кем бы Руби хотела, чтобы я разговаривала… все эти поступки исходили из моей кожи, словно лихорадочный жар, когда я вышла из машины Пита прямо в ее объятия. Мне даже не нужно было говорить, что что-то не так – она и так знала. Только раньше Руби это чувствовала, а теперь знала наверняка.

Но она была не единственной.

Кое-что еще тоже знало.

Я опустила глаза. Грязь, густая и мутная, коричнево-зеленая, перемешанная с ветками, листьями и мусором, медленно ползла к моим лодыжкам. Водохранилище каким-то образом пробралось сюда. Оно запустило свои пальцы на гравийную подъездную дорожку и грязный задний двор. Вода поднялась местами высотой не больше десяти дюймов, но их хватило, чтобы затопить землю и стянуть обувь. Даже на веранде была вода.

Руби вытащила меня на высокий камень, один из немногих оставшихся от тропинки, протянувшейся от подъездной дорожки к парадному крыльцу. Мы стояли вместе на этом высоком камне, прижавшись друг к другу, как будто слившись в одну фигуру, только она была выше и смуглее и на ней были высокие рыбацкие сапоги. Я же была просто собой.

– Оно поднимается, – сказала сестра. – Я понятия не имею почему, но оно поднимается.

– Да, но дождь уже закончился. Может, уровень воды скоро опустится?

– Может. А может, нам придется делать лодку.

Я посмотрела назад, на подъездную дорожку, где разворачивался Пит. Она только что была лишь скользкой от грязи, но по ней еще можно было передвигаться, а теперь огромные лужи воды затапливали и ее. Вода наступала, пробивая себе дорогу. Пит ругался и пинал увязшие шины. Водохранилище вышло из берегов, но как оно поднялось сюда – на вершину холма – через шоссе, забор и бетонные преграды?

Это было необъяснимо, как и многое из того, что произошло с тех пор, как я вернулась домой.

Нет, дождь здесь был совсем ни при чем, поняла я, нас не спасало то, что мы на холме. С высокого камня, в свете всех ламп, включенных в доме, мне было видно, что холм, на котором стоял дом, теперь был одним целым с необъятным водохранилищем. Поверхность воды была гладкой, казалось, что ее уровень везде одинаков. Когда-то раньше между холмом и водохранилищем была дорога – двухполосный отрезок Двадцать восьмого шоссе. От него ничего не осталось. Теперь вообще было непонятно, где заканчивалось водохранилище и начинался дом. Теперь казалось, что мы жили на берегу огромного неспокойного океана.

Воды водохранилища высвободились из своих стен, поднялись сюда, подкрались к нам, обхватили нас своими холодными пальцами. Оно пришло к нам.

И все из-за меня.