Воображаемые встречи

— И только он умел все это выдержать. Умел быть одиноким, непризнанным! Верил в свою звезду. А если бы чуда не произошло, он продолжал бы верить до самой смерти, что его время впереди. Но человек он… не скажу злой, но нетерпимый, злопамятный, неблагодарный. Лишения и горести усугубили эти дурные свойства. И часто я думал с ужасом: что, если бы его воля была направлена не на искусство, а на что-нибудь другое? Воля к власти у него огромная, а люди для него ничего не значат.

— Этому трудно поверить, — сказал Вилли.

— Но музыка всегда его спасала. Это искусство не знает зла. Оно человечно по своей сути. Оно выражает ту область нашего духовного мира, которая прекрасна и возвышенна. В музыке находит прибежище все лучшее, что есть в человеке: героика, любовь, благородство. И музыкальный гений Вагнера направил его по доброму пути. Таково мое убеждение, хотя я и не навязываю его другим.

Оба шли по парку. Вилли молчал. Лицо его попутчика приняло сухое, жесткое выражение, углы губ опустились. Видно было, что воспоминания разбередили его давнюю боль.

— Не мешало бы выпить кофе перед спектаклем, — сказал он. — Я вижу, вам холодно.

Они вошли в ресторан.

— Все мы тут заболеем — если не от сумбурного образа жизни, то от чудовищного напряжения… Сегодня вы увидите гибель Валгаллы, ну и, разумеется, подвластных ей миров. Пожар будет изрядный.

— Я хотел спросить, — снова заговорил Вилли, — отчего здесь нет эпизода, столь знакомого нам по легенде: тайны дубового листка?

— Верно. Зигфрид не искупался в крови дракона, и дубовый листок не упал к нему на спину. У Вагнера иначе, тоньше. Физически неуязвимым делает его не кровь дракона, а Брунгильда — силой ее чар. И, вероятно, тайно, когда он спит. Не пристало герою знать про такие вещи. Только вот спину возлюбленного Брунгильда не заколдует, потому что она знает: он встретит противника лицом к лицу. Только трусы поворачивают спину!

— Но ведь может произойти предательство!

— Брунгильда не предвидит этого. Мудрость валькирии изменила ей.

Не Хаген владеет страной гибихунгов, а сын его матери, смертной женщины, молодой король Гунтер. Он во всем подчиняется злому сводному брату, так же как и сестра Гутруна.

Король Гунтер отважен, его сестра прекрасна. Но они в родстве с Хагеном, сыном Нибелунга, и оттого обречены. Им нельзя радоваться; их ждут одни несчастья. Они не знают об этом, надеются на лучшее. И появление Зигфрида в их мрачной, туманной стране оживляет их надежды.

Гунтер давно слыхал молву о спящей валькирии и об ее чудесном пробуждении. И вот под его кровом очутился тот самый герой, единственный, кто мог невредимым проникнуть сквозь пламя. Но проклятие нибелунгов должно сбыться. Хаген наполняет рог крепким напитком забвения, а юная Гутруна подносит его гостю.

И пока Зигфрид осушает рог, заглядевшись на прекрасную девушку, чары затуманивают его мозг. Словно никогда не было ни огненной стены, ни Брунгильды, ни их любви… Забвение наступило; оно влечет за собой вероломство. Отныне участь Зигфрида решена.

Бесконечные блуждающие диссонансы, на фоне которых резко и странно выделяются отдельные мотивы: геройский, но слишком помпезный мотив Гунтера; угрожающий, словно подземный, мотив Хагена. Но гармонические блуждания в оркестре становятся еще красноречивее: они подготовляют к неизбежному, и сумрачный колорит больше не рассеивается.

— Если ты выбрал сестру мою, о храбрый гость, я потребую и от тебя услуги: прими мой образ и пройди через огненную стену.

И как беспечно Зигфрид соглашается на это!

— Отныне ты мой названый брат, а что касается славы, то ее хватит на двоих…

Бурный вечер, полный зловещих примет. Закат угрюм, тучи несутся по небу. Одна из туч принимает очертания могучей женщины. Это сестра Брунгильды — Вальтраута, опора павших.

Как часто среди большого напряжения замечаешь ненужные подробности, мелочи! Зритель, сидящий впереди, записывает что-то в книжечку. В зале не совсем темно — отсвет идет от сцены. Видно, как зритель — должно быть, журналист — записывает: «Приезжает Вальтраута». Забавно! В чем же она приезжает? В экипаже или в кабриолете? Вот как иногда описываются сказки!

Но внимание снова поглощено оперой.

— Дурные вести! — сообщает сестра Брунгильды. — Только одно может спасти Валгаллу. Брось в пучину кольцо, пожертвуй им, сестра, и мы все спасемся.

Но Брунгильда теперь ничего не знает о будущем, ей ведома только любовь. Она не отдаст кольца… Теперь журналист записывает: «Вальтраута уезжает».

Какой ненастный вечер! Какая долгая тоска! Разгорается пламя, звенят доспехи. Но это не Зигфрид вернулся, кто-то чужой и страшный проник сквозь огонь. Мудрость валькирии могла бы подсказать несчастной, что Зигфрид принял чужой облик. Но смертная женщина, какой стала теперь Брунгильда, не допустит мысли о предательстве возлюбленного.

Чужой сказал: «Теперь ты моя. Я прошел через пламя. Я увезу тебя в свою страну», — и снял с ее руки кольцо.