Воображаемый друг

Дженни Херцог стояла у кровати спящего сводного брата. Жар, из-за которого она пропустила уроки, прошел. Остался только зуд, ползущий к ножу в ее руке. Она пристально смотрела на брата. Во сне лицо у него было таким же злющим, как в тот раз, когда кто-то позвонил к ним в дверь и убежал, разбудив его мать, которая прервала любимое вечернее занятие сыночка. В лунном свете его физиономия казалась болезненно-бледной. Угри поблескивали, как звезды в небе. Она подумала: кровь была бы ему к лицу. Можно пустить ему кровь и ею же нарумянить ему щеки, чтоб стали красными, как у проституток в фильмах, которые он обожал смотреть на компьютере. Или как у клоуна. Сжав в руке нож, она мягко вдавила острие в середину его ладони. Он заворочался, но не проснулся. Закрыв глаза, Дженни направила зуд вниз по своей руке и через нож – прямо ему в кожу. Пока зуд прогрызал себе путь в грязные руки брата, она вспоминала свой прекрасный сон. Мама еще жива. И отец еще не привел в дом эту мерзкую тетку с ее мерзким сынком. В этом сне из окна своей комнаты Дженни смотрела, как на заднем дворе мама гонялась за Кристофером. И почти поймала малька-паренька, но Кристофер оказался слишком шустрым и удрал. Мать Дженни бросилась следом по улице, но догнать не смогла. Вернулась на задний двор. По стенам, увитым плющом, забралась к Дженни в спальню. А уж какая была душистая. Прямо как «Шанель номер пять». Обнимая Дженни, мать слушала ее рассказы о школе и о занятиях танцами. А потом объяснила, что сводного брата, Скотта, убивать не надо. Потому как война близко. И чем больше солдат окажется в их армии, тем лучше. Дженни спросила, можно ли окажется прикончить Скотта хотя бы после войны. Мать сказала, что ей даже не придется этого делать. В таких случаях достаточно посмотреть на луну, глядящую тебе в глаза, и прочитать короткую молитву.

«Смой его, Боже. Смой его в потоп. Потоп».

02.17

Стоя в теплой кухне, миссис Хендерсон внимательно смотрела на часы. Мистер Хендерсон наконец-то вернулся домой. Без объяснений. Без извинений. И все же он дома. Поэтому она приготовила его любимое блюдо, в тысячный раз за последние пятьдесят лет. А он даже внимания не обратил. Ему было все равно. Миссис Хендерсон спросила мужа, не забыл ли он, какой сегодня день. Надеялась, что он вспомнит, как поднимал фату над ее прекрасным юным лицом. В первую брачную ночь ее рыжие волосы рассыпались по плечам. Она ждала, что муж вспомнит об их годовщине. Но он так и не вспомнил.

Потому что он тебя разлюбил.

Неумело, как в первую брачную ночь, миссис Хендерсон поцеловала мистера Хендерсона, но он ее оттолкнул. А когда муж сказал, что больше не желает с ней целоваться, она не выдержала и расплакалась. Выходит, она поцеловала его в последний раз, но сама еще того не знала и не запечатлела в памяти. Она отдала мужу пятьдесят лет. Миссис Хендерсон отошла к подоконнику. Посмотрела на свое отражение в стекле. Уродина, если хуже не сказать. Невидимка, пустое место. Молодость забрал муж, осталась только эта дряблая змеиная кожа, которую он ненавидел. Сейчас миссис Хендерсон дорабатывала последние месяцы до пенсии. Вот закончится учебный год – и у нее вовсе ничего не останется. Ни школы. Ни работы. Ни мужа. Ни детей. Будет прозябать в четырех стенах. Она почесала голову. Господи, привязался же этот зуд. Что за напасть такая?

Миссис Хендерсон стояла у мужа за спиной. Ждала: может, обернется. Может, заговорит. Но он знай отправлял в рот еду как ни в чем не бывало. За столом он тихонько чавкал. Боже, что за привычка. Отвратительная. Да еще постанывал, когда блюдо ему нравилось. Разве он не помнит, что рецепт ей пришлось выпрашивать у его матери? Разве не помнит, что красивая молодая женщина с великолепными рыжими волосами не жалела сил, чтобы научиться так готовить, а он чавкает себе и чавкает, как дворовый пес. Неужели он думает, что его дружки-весельчаки смогут побаловать его хоть чем-нибудь подобным?

Обернись же. Спроси, каково мне это терпеть.

Мистер Хендерсон не оборачивался. Миссис Хендерсон думала так громко, что не понимала, как можно ее не слышать.

Если возьмешь эту газету, я заставлю тебя вспомнить, как ты поднимал фату над моим лицом.

Мистер Хендерсон взял газету.