Воображаемый друг

Когда началось провозглашение веры, появилась миссис Рэдклифф с корзиной для пожертвований. Мэри Кэтрин вспомнила годы занятий в Общинном католическом центре. Миссис Рэдклифф всегда говорила родителям Мэри Кэтрин, что их дочь – такая прилежная ученица. Такая хорошая девочка. И ей захотелось снова превратиться в ту девочку. Которая в белом платьице пришла к первому причастию. Которая узнала от миссис Рэдклифф, что причастная облатка – Тело Христово, а вино – Кровь Его. Та девочка требовала, чтобы мальчишки не потешались над миссис Рэдклифф, когда та своим пышным бюстом задевала доску в Общинном католическом центре и до конца урока ходила с двумя круглыми меловыми фарами на блузке.

Когда миссис Рэдклифф протянула ей корзину, Мэри Кэтрин опустила туда все деньги, какие у нее были.

– Спасибо, что открываете мне Закон Божий, миссис Рэдклифф, – прошептала она.

И улыбнулась.

Но миссис Рэдклифф не улыбнулась в ответ.

Только почесала руку.

Начался обряд причастия. Отец Том зачитывал «Отче наш». Вместе с родителями Мэри Кэтрин поднялась со скамьи, чтобы причаститься. Внезапно ее пронзила резь внизу живота. Мэри Кэтрин еле дождалась своей очереди. Остановившись перед отцом Томом, она протянула руки.

– Тело Христово, – сказал он.

Мэри Кэтрин поднесла облатку ко рту. Перекрестилась и начала жевать, как делала с семи лет по меньшей мере пятьдесят два раза в год. Но сейчас облатка по вкусу не напоминала пресный пенопласт.

На вкус это была живая плоть.

Мэри Кэтрин перестала жевать. Подняла глаза и поймала на себе пристальный родительский взгляд. Хотела выплюнуть облатку, но не посмела. Она перешла к миссис Рэдклифф, державшей чашу с вином. Обычно Мэри Кэтрин не причащалась вином, но сейчас хотела избавиться от этого назойливого ощущения. Миссис Рэдклифф передала ей чашу. Мэри Кэтрин осенила себя крестным знамением и пригубила вино. Но по вкусу это было совсем не вино.

На вкус это была кровь.

Мэри Кэтрин выдавила улыбку, перекрестилась и побежала в туалет. Где выплюнула в раковину плоть и кровь. Но когда посмотрела, на дне увидела только облатку и вино.

Содержимое желудка тут же поднялось к горлу. Мэри Кэтрин бросилась к кабинке для инвалидов. Там всегда было особенно чисто. Она опустилась на колени, и ее вырвало съеденной на ужин яичницей. Присев на унитаз, она перевела дыхание. Затем спустила воду и вышла из кабинки.

Грубым бумажным полотенцем вытерла со лба испарину. Перерыла сумочку в поисках мятных пастилок, чтобы избавиться от гадкого привкуса во рту. Но коробочку так и не нашла, зато увидела завалявшийся на самом дне тампон.

И тогда сообразила: у нее задержка месячных.

Мэри Кэтрин оцепенела. Вспомнила ломоту во всем теле. Груди, до которых не дотронуться. Утреннюю тошноту. Резь в животе. Все это смахивало на беременность. Мэри Кэтрин ужаснулась, но тут же успокоилась. Нет. Она не беременна. Это невозможно.

Она же девственница.

А девственница забеременеть не может.

Это всем известно.

Глава 55

На улице завывал ветер. В комнатах начали выключать свет. Так или иначе старикам надо было уже готовиться ко сну. Найдя дневник брата, Эмброуз читал его запоем. Пару раз хотел остановиться, но заставил себя продолжать. Глаза-то пока еще справлялись, а справится ли сердце – как знать? Чувство вины и сожаления терзало его уже полвека. А вот сам дневник… Все в нем напоминало о Дэвиде. И запах. И ощущение. И, конечно, почерк.

Каждая страница – как стена сумасшедшего дома.

Дети обычно пишут как курица лапой, но Дэвид, когда тронулся умом, переплюнул всех. Такой причудливой мешанины прописных и строчных букв, печатных и письменных Эмброуз не встречал никогда. Каракули не от мира сего. Да и сам Дэвид был не от мира сего. Эмброуз рассчитывал проглотить этот дневник за пару часов. Но один день сменился другим, а он не одолел еще и половины. Каждая страница пестрела таким количеством закорючек, рисунков и непонятных знаков, что предложения с ходу не выстраивались.

До них приходилось докапываться.

Но если была здесь хоть какая-то подсказка, Эмброуз твердо вознамерился ее найти. Он потер глаза и снова открыл дневник. Кожаная обложка затрещала. Эмброуз продолжил чтение.

1 апреля