Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

Преследование «глумлений над католической верой» (burla de nuestra Santa Fe Catholica) было одной из главных задач, поставленных в конце XV в. перед испанской инквизицией. Как писала историк Галина Зеленина, осмеяние церковных догм, таинств и установлений «можно рассматривать не только как сугубо новохристианскую практику, но и как компонент позднесредневековой городской народной культуры, склонной к пародии и бурлеску. В любом случае эта практика очень органична для марранизма как „негативизма“, „отрицательного соблюдения“, проявляющегося – чем позже, тем больше – не в „позитивных“ действиях (соблюдении законов, совершении обрядов), а в отрицании и осмеянии христианских законов и обрядов. Некоторые исследователи склонны видеть в подобных обвинениях не отражение реально существовавшей практики, а клевету». Впрочем, доказать то или иное едва ли возможно. «Решение, верить или не верить инквизиции, зачастую принимается учеными достаточно волюнтаристски»[879].

Многие конверсо явно воспринимали католический культ образов как нарушение второй заповеди и вопиющее идолопоклонство: «Нарисованные святые – это не более чем картинки, которые кто-то нарисовал», «Иисус Христос и другие святые были нарисованы и вырезаны из дерева людьми», «Разве можно поверить, чтобы кусок дерева творил чудеса?»[880] Некоторые из «новых христиан» не только старались уклониться от почитания образов, не хотели держать их в доме, высмеивали, показывали им фиги, но и физически атаковали, например кидали в них камни[881]. Так, в 1489 г. Гонсало Санчеса де Гваделупе из Талаверы-де-ла-Рейны обвинили в том, что, выходя из церкви, он показывал фиги статуям святых. В 1490 г. Гонсало Лопеса де Арнедо заподозрили в том, что он похулил Деву Марию, заявив: «Я отрицаю Бога и Святую Деву», показав им фиги и сказав: «Это для Бога, это для Святой Девы». А в 1547 г. «новую христианку» Беатрис де Оливейру из Логроньо судили за то, что она «выпорола и побила распятие, на котором был изображен образ Христа, показала ему фигу и бросила его в реку»[882].

Не стоит, однако, думать, что насмешка в адрес христианских верований и таинств или непристойные жесты в сторону христианских святынь (гостий, реликвий, изображений и т. д.) были исключительно делом иноверцев, еретиков или бывших иудеев. На исходе Средневековья и в раннее Новое время церковные проповедники и писатели-моралисты постоянно бичевали христиан, которые бесчестят Христа, Деву Марию и святых. Для церковных и светских судов богохульство превратилось в одну из главных угроз для социального порядка. Считалось, что словесные выпады в адрес Бога, святых и святынь – наряду с распутством, содомией и другими моральными прегрешениями – не просто разлагают общество, а обрушивают на него кары Господни, в том числе эпидемии чумы или голод. Преследованием греховных речей занялись не только церковные, но и светские суды. В XVI в. и для протестантов, и для католиков борьба с богохульством превратилась в один из главных инструментов культурного дисциплинирования, сплочения рядов в противостоянии с религиозным оппонентом и искоренения народной религиозности. К примеру, венецианский Совет десяти в 1537 г. учредил специальную комиссию (Esecutori contro la bestemmia) из трех дворян, которые в течение года должны были отвечать за то, чтобы хула в адрес Бога, Девы Марии или святых не осталась без наказания. По городу были установлены специальные таблички, предупреждавшие венецианцев и приезжих о грозящих им карах (они до сих пор сохранились на площадях Сан-Поло, Санто-Стефано и Сан-Дзаккария)[883].

Судебные протоколы и другие источники говорят о том, что католики не скупились на хулу в адрес Небес (например, называли Деву Марию «шлюхой») или оскорбляли святых, показывая их изображениям фиги[884]. Испанский доминиканец Мельхиор Кано (1509–1560) в трактате «Победа над собой», который стал одним из самых популярных нравоучительных сочинений того времени, объяснял, что богохульство может выражаться не только в оскорбительных речах, но и в других знаках – например, если человек покажет фигу (como dando una higa) или сложит пальцы в букву «O» с левой стороны груди[885]. То же касается и плевков. Это был всем понятный презрительный выпад, который мог быть адресован и человеку, и Богу.