Воображала

Мой дом горел, но мы были спасены, и малыш, мой сын, напомнил о своем существовании, с ним тоже все было в порядке. Тогда я поцеловала Аэция. Прежде я не понимала, зачем целуют мужчин, и вообще есть ли смысл целовать их вне постели. Теперь я хотела целовать его, долго и сладко, потому что я была жива.

В этом не было ничего романтичного, скорее я была голодна до ощущения своего существования.

Мы целовались долго, и он был не менее жаден, чем я. Мы целовались не как любовники, а будто были много ближе, чем даже муж и жена. Все слова не подходили для того, что ощущала я.

Хотя, безусловно, это не была любовь. Я не знала, полюблю ли его когда-то. Знала, что не прощу.

Но как я его целовала. Как он меня целовал. И как это было чудесно.

Наконец, он опустил меня на землю, и я обернулась. Горел мой дом, мой прекрасный дом. Разрушено было то, что я так сильно любила. Но я смотрела без страха, без боли. Никогда не думала, что смогу остаться такой спокойной.

— Ты знал, что он не тронет меня, — сказала я.

— Да. Я же говорил тебе не волноваться.

— Почему? Откуда ты это знал?

— Ребенок, — сказал он. — У тебя будет ребенок.

— Да. Спасибо. Я располагала этой информацией.

— И он будет моего народа. Ты помнишь?

— Сложно было забыть эту новость, она сопровождалась представлением.

— Два плюс два всегда четыре. Слушай: у него свой бог, и он защищает его. Я так и говорил. Теми же словами. Паритет. Ребенок не сделал ничего, что согрешило бы против твоего бога. И ничего, что согрешило бы против моего. Иными словами, твой бог не мог убить его, забрать или обречь на смерть. Потому что он не принадлежит ему. Твой бог не мог пойти против моего бога. Свои люди. Чужие люди.

— А ты?

— Твой бог имел право убить меня, без сомнения. Я нарушил его законы, совершил богохульство и должен быть наказан. И буду наказан.

Я вздрогнула, мне стало неприятно от воспоминаний о словах моего бога.

— В случае, если твой бог захотел бы съесть меня заживо, это было бы честно. Мой бог не стал бы защищать меня.

И тогда я поняла: он говорил мне не волноваться, он был со мной все это время, но он знал, что я не умру. Он был со мной, зная, что может умереть он.

Я обняла его, и он положил руку мне на голову.

— Я думаю, оно поняло, что в тебе есть чужое. Разозлилось на Северина и Эмилию. Но тебя не могло тронуть. Я был удивлен, что оно не тронуло меня. Но теперь все понимаю. Да, да. Все стало ясно.

— Откуда ты знал, что так будет?

— Мы — это наш бог.

Фраза была туманной, неясной, и я решила не уточнять, я слишком устала, чтобы понимать.

Мы снова смотрели на пылающий дом. Пламя было голодно, как мой бог, оно пожирало все.

— Почему ты пришел один? — спросила я.

— А какая была бы разница? Разве что, больше людей погибло бы.

Он нахмурился, потом сказал:

— Да. Я был уверен, что справлюсь один. Реальность принадлежит мне. Во всем, что не касается войны и политики, лучше всего действовать одному. Лучше меньше тех, кто знает. И видит.

Он, по крайней мере мне так я подумала сейчас, видел больше, чем я. И бред, которым мне казались его слова наверняка имел предельное значение у него внутри.

— Теперь, когда я знаю о том, как ты безумен, ты можешь рассказать мне и о своем прошлом.

Он засмеялся, потом сказал:

— Я уже говорил тебе, что прошлого нет. По дороге домой я расскажу тебе еще несколько вариантов, и ты выберешь любой. Прошлое лишь условно связано с настоящим, и я перестал отличать его от фантазий довольно давно. Поэтому теперь я записываю вещи. Я ничего не знаю о Бертхольде.

А я смотрела на свой прекрасный, на свой умирающий дом. Огонь поглощал, огонь выхолащивал.

— Не плачь, — сказал он.

— Я не плачу.

Он утер мои слезы и показал мне влажные пальцы. Я и не замечала. Я посмотрела на него и увидела, что он шепчет что-то. В этот момент он казался еще более безумным.

А потом пошел дождь. Дождь был сильный, прекрасный, способный усмирить огонь.

— Нравится? — спросил Аэций, словно он сам вызвал его.

— Что? Это сделал ты?

Я слышала, что варвары могут исполнять свои желания, но никогда не понимала это так буквально.

— Я же говорил, я контролирую реальность. Ты совсем меня не слушаешь.

— Это совпадение. Это не может быть правдой.

Затем я, повинуясь этому странному, новому чувству, поцеловала его в губы.

— Мы дождемся, пока огонь стихнет, — сказал он. — Нужно закопать эту бедную девушку. То, что осталось. Человеческим костям не полагается валяться, как мусору.

Он говорил совершенно искренне, и это никак не вязалось с тем, что он только что убил троих человек.

А я не могла больше смотреть на свой горящий дом. Дождь становился сильнее. Я сказала:

— У нас еще есть время.

Я потянула его за руку, и мы развернулись к неспокойному морю.

— Мы пойдем смотреть на море, — сказала я. — Я так безумно любила его в детстве. Я хочу показать его тебе.

Глава 19

Как и у всех на свете историй, у этой, мой дорогой, есть конец. Все, что было после рассказывать бессмысленно, ты слишком хорошо это знаешь. И я, которая была после, тебе знакома. Все заканчивается, мой дорогой, все превращается в пыль и пепел, как моя страна под твоим сапогом.