Воображала

Андроник был патриархом преторианцев, его имя сразу всплыло у меня в голове. Слог тоже не вызвал никаких вопросов, все писания творились примерно в одно время, в переполненное смертью и пафосом время великой болезни. Разные люди в одну эпоху пишут схожим образом, пусть и не идентично.

Удивило меня другое. Книга преторианцев была написана будто бы от лица бога. Наша книга передавала повеления бога, которые наши патриархи передали нам. Преторианцы же словно говорили со своим богом напрямую.

Я листала страницы, пока не наткнулась на фразу, подчеркнутую блестящей розовой ручкой сестры. Чернила пахли клубникой, и нежная девичья линия выделяла слова:

«Я присутствовал там, где никогда не присутствовали вы, ваше добро и зло, и природа, и мир чужды мне. Я слижу языком ваши океаны, потому что я истинно огромен, и только часть меня вышла из пустоты».

Звучало жутко. Я сразу представила нечто непередаваемо гигантское, такое, что его нельзя осмыслить, как бесконечно большие числа.

Книга народа ведьмовства была в мягкой обложке и напечатана на плохой бумаге. Она ничем не была украшена, никаких картинок, даже названия на обложке не было. У ведьм, воров и варваров, как ты знаешь, свои языки, и я боялась, что текст окажется на ведьмовском. Но под неказистой обложкой на первой странице оказалось латинское название «Книга Изгоев».

— Ее колесница, — прочитала я вслух. — Каждую ночь поднимается над небом, и она взирает на творимые вами беззакония. Она, мать всех женщин и величайший творец, ждет славословий брошенным и забытым, и хулы забывшим, тем, кто вознесся и не сохранил милосердия. Славьте ее проклятьями, госпожу всей магии и женских кровавых тайн, госпожу родоразрешения и судьбы.

— Да, — сказала сестра. — Они там все политических корректные феминистки.

Я с жадностью водила пальцем по тексту, я прежде ничего не знала о ведьмах, кроме того, что царапина от их когтей может нести кару, и что среди них нет мужчин. Ведьмы жили в совершенно другом мире, чем я, и мне было странно читать об их богине, но она мне нравилась.

Она воплощала все то, что привык игнорировать в женщинах наш народ — тайную силу и стремление к опасной справедливости, которую в полной мере могла помыслить лишь женщина.

Справедливость ведьм, мой родной, и ты это знаешь, не подобна той, что проповедуешь ты, мужчина. Она кровава и опасна, она воплощает один из базовых человеческих страхов, представление о том, что все в этой жизни возвращается.

И каждый будет наказан за то, что совершил.

Я читала о том, что их богиня — наказывающая и утешающая матерь, и меня брала жуть. Нет ничего страшнее матери, если смотреть с определенной точки зрения. Мать всевластна и абсолютна, она — целый мир. Оттого богиня ведьм так впечатлила меня.

Много лет спустя, когда я носила под сердцем твоего ребенка, и Дигна сказала мне об этом, между делом, словно у меня не было тайн, я вспомнила о ее страшной богине.

Я листала книгу, пока не наткнулась на пахнущую мятой зеленую, блестящую линию под словами «Царица Луна пребывала в темной тишине за краем неба, в вечной безлунной ночи смотрела сны».

Я взяла третью книгу. Она была прекрасна. Я даже не поверила, что это книга людей бездны. Алая кожа с золотым тиснением, где тонкий, похожий на гравюру узор сначала казался бессмысленно-красивым, а затем сходился в очертаниях удивительного луга, где сплетались цветы и насекомые. Книга была похожа на сборники сказок, напечатанные в прошлом веке. Орнамент из листьев и ягод по бокам кончался вензелями.

— Где ты все это достала?

— Вообще-то заплатила девочке из университета, и она принесла их мне. Так что я должна вернуть их к среде. Ничего особенно опасного. Кроме отметок ручкой, которые я сделала, подставив ее перед грымзой, которая там всем заправляет.

Сестра затушила сигарету, потом улыбнулась.

— Но это только начало.

Писание воров называлось «Книга красоты». Такое простое название на такой чудесной вещице, почти являющейся искусством. Я представляла себя читающей эту чудесную книгу за чашкой чая в саду. Даже ее вид вселял вдохновение.

На первой странице за красной строкой была тщательно выведенная заглавная буква, как в старых книгах. Я с жадностью прочитала: «Знали о ней только то, что забыли ее. Сладость сердца и крови нашей пробовала при рождении нашем. Любили ее, когда воспрянула в мире, и дары наши принимала со страстью.»

У меня было ощущение, словно я подглядываю за кем-то, словно смотрю на то, чего видеть ни в коем случае не должна. Чужие народы говорили о самом личном для них в этих строках, о сути их жизней, о величии их богов, а я была просто любопытной девочкой, никак не причастной к адресатам этих строк.

У меня был свой бог, и ему я была предана безраздельно, чужие же вызывали у меня жадный, но в то же время отстраненный интерес.