Воображала

Фрау Марта аккуратно ссыпает мусор в керамическое ведерко у стены, закрывает окно. Гром теперь звучит гораздо глуше, но зато явственнее становится шум самого дома, и шум этот тоже необычен — лязг, стук захлопывающихся дверей, дребезжание и звон стекла, скрипы, какие-то глухие удары и потрескивания. Изображение снова начинает дрожать, с потолка опять сыпется мусор и штукатурка. Дрожит, чуть подпрыгивая, графин на столе, ему вторят тоненьким надрывным звоном подвески люстры. Дрожь обрывается резким толчком, графин падает со стола и разлетается сотней осколков, они ярко сверкают в полумраке, отражая заоконные молнии. На некоторое время восстанавливается относительная тишина, гром за окном лишь служит ей фоном.

— Что случилось? — у Конти испуганный голос. Он стоит на ковре в грязных ботинках и плаще, с которого на ковер ручьями течет вода, поля у шляпы обвисли.

Фрау Марта берет эту шляпу и плащ, аккуратно стряхивает воду и несет в темную прихожую. Ее голос, звучащий из темноты, невозмутимо спокоен:

— Помните того мальчика из гимназии, ну, ушастенького такого? Он ее еще в кино водил. И все время — на Ваши фильмы… Помните?

— Н-ну? — Конти без шляпы и плаща выглядит еще более потерянно и беззащитно, смотрит в темный проем двери, в котором исчезла Фрау Марта, с опаской и недоумением. Вздрагивает и отшатывается, когда подошедшая к нему со спины непонятно откуда Фрау Марта снимает с него шарф и тоже уносит в прихожую. Дергается было следом, но опять отшатывается — Фрау Марта возникает из темноты неожиданно, белый передник и белое непроницаемое лицо. Невозмутимо проплывает к столу, на котором оставила метелку, сметает вновь просыпавшийся мусор в совок, стоящей рядом со столом щеткой туда же сметает осколки графина. Направляется к окну и голосом ровным, словно идет разговор о погоде, сообщает:

— Сегодня она вообразила, что он ее бросил…

У Конти округляются глаза, он пытается что-то сказать, но в этот момент очередной толчок, сильнее прежних, сотрясает старый дом. Что-то падает, разбивается, с потолка срывается крупный пласт штукатурки, Конти хватается за притолоку, лицо у него белое, глаза безумные. Вдыхает клубящуюся пыль, заходится кашлем. Кричит, чуть не плача:

— Но это — почему?! Если она всего лишь… Просто… Если не на самом даже деле, то — почему?!!

Дрожь и грохот потихоньку стихают. Фрау Марта относит мусор к керамическому ведерку (ведерко почти полное). Оборачивается и смотрит на Конти с выражением максимально дозволенного неодобрения. Губы чуть поджаты, левая бровь чуть приподнята, голова слегка наклонена влево, словно у старой птицы.

Видя, что ее осуждающее лицо не производит на Конти должного вразумляющего впечатления, она еще чуть поднимает брови, смиряясь с неизбежным, и поясняет:

— Она же всерьез это вообразила…

Конти смотрит на Фрау Марту диким взглядом. Фрау Марта смотрит в окно. На сухом лице ее появляется что-то, похожее на тень улыбки. Смутное, еле уловимое, но все-таки… И когда она добавляет, голос ее звучит почти гордо:

— Бросил, конечно… Куда ему было деваться-то, если она — всерьез вообразила?..

Смена кадра

Яркая вспышка молнии переходит в ровное сияние неоновой рекламы на другой стороне улицы.

Крупным планом — лицо Воображалы. И лицо это стоит того, чтобы его дали именно крупным планом. Впервые с того момента, когда грызет она яблоко на подоконнике, на лице ее нет и намека на улыбку. Более того, выглядит оно так, словно его хозяйка сгоряча попыталась проглотить яйцо целиком. Вместе со скорлупой. И, судя по всему, яйцо это принадлежало кому-то из отряда страусиных…

Глаза у Воображалы вытаращены, рот открыт и перекошен, лицо вытянуто. Назвать ее состояние удивлением — все равно, что назвать Гималаи холмистой местностью, а Тихий Океан — водоемом. Вроде бы и верно, но вот как-то масштаб не учитывается…

Наконец Воображала закрывает рот, моргает, сглатывает. Ее сдавленный голос больше похож на полузадушенный хрип:

— Как это — никто не умеет? Вы смеетесь?..

Звучит это почти жалобно. Стеклянный столик начинает слегка дрожать, тонко звенят креманки, темнеет.

Смена кадра

За темным окном сверкает молния, отдаленный раскат грома перерастает в грохот разрушающегося дома, с потолка сыпется очередная порция штукатурки, падает какая-то балка.

Воображала лежит на койке, уткнувшись лицом в подушку. Она полностью одета — белые брючки, оранжевая футболка, рыжий затылок. Конти стоит посреди ее комнаты, уперев руки в бока и широко расставив ноги для устойчивости. Эта предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку вокруг него бушует ураган разрушения, летают игрушки, книги, падает мебель. Но он продолжает стоять, не шелохнувшись, словно остров в бушующем море, самой своей неподвижностью выражая презрение к происходящему вокруг него, и полный такого же презрения голос его легко перекрывает грохот и грозу: