Воображала

Это тот же самый Врач, что делал прививку Воображале, только на десять лет моложе — а по виду так и на все двадцать. Он устал и небрит, под глазами темные круги, но морщины на лбу только-только намечены, ни на какие залысины нет и намека, а главное — он еще не растерял умения сопереживать и чувствовать себя виноватым, когда никакой вины вроде бы и нет.

За окном ночь постепенно выцветает, превращаясь в раннее утро.

Смена кадра

За окном светло.

Резкий телефонный звонок, шум голосов.

Врач стоит у окна, держит в руках телефонную трубку. Лицо у него недовольное, прошлая небритость превратилась в короткую ухоженную бородку.

— Да, это я… Да, я понял, кто это… Ну что вы от меня хотите, я просто хирург… Да, делаем все возможное… Нет, гарантировать не могу… Это живой организм, как тут что-то можно гарантировать! Я вообще ничего не могу гарантировать, тем более… Да, все возможное, и невозможное тоже… Да, если привезете — обязательно учтем его мнение, но особой необходимости… Нет, еще рано судить… Подождите хотя бы, пока снимут швы…

Смена кадра

Темный коридор. Дверь кабинета. Тот же Врач, но видно, что прошло довольно много времени. Бородка его уже успела основательно отрасти и закурчавиться — аккуратненькая такая, можно даже сказать — солидная. Да и прическа теперь другая, волосы подстрижены короче и зачесаны назад. Может быть, именно это придает его внешнему виду легкую агрессивность. Несильную, но вполне ощутимую. И в тоне его больше нет ни следа былой неуверенности и сочувствия.

Врач возится с ключами, запирая дверь кабинета, говорит немного раздраженно, поглядывая в камеру через плечо — брови высокомерно приподняты, взгляд чуть свысока:

— А чего вы, собственно, хотели?.. Я нейро-хирург, а не косметолог! Мы и так сделали все возможное… Да ее же пришлось буквально по кускам собирать, где тут было думать о…

Пожимает плечами, добавляет с усилившимся раздражением:

— Обратитесь к специалистам, в администрации вам дадут адреса. Но я бы на вашем месте не торопился, дождался окончательного выздоровления… Зачем заранее впадать в панику, может, там половина сама собой рассосется, известны же случаи… Организма молодой, восстанавливается легко, это в нашем возрасте, знаете ли, а у нее… Ткани еще мягкие, быстро растущие… Ну, и физиотерапия, конечно… Я бы на вашем месте просто подождал. Полгода — не такой уж большой срок, дайте организму отдохнуть, у нее же и так там шов на шве…

Врач уходит по темному коридору. Он идет очень быстро, можно подумать даже, что убегает, но голова его поднята гордо и независимо, а незастегнутый белый халат бьется за спиной, словно накрахмаленные крылья.

Конти смотрит ему вслед.

У него странное выражение лица — очень спокойное. Очень-очень спокойное, даже слегка застывшее в этом спокойствии.

Больница живет своей жизнью — по коридору проходят люди, кого-то провозят в инвалидном кресле, пробегает молоденькая медсестра со стопкой затребованных кем-то папок. У окна две пожилые женщины в не слишком свежих белых халатах — то ли медсестры, то ли санитарки, то ли просто дежурные. Говорят о чем-то своем (камера фокусируется на них, приближается).

Одна из женщин замечает медленно идущего по коридору Конти, расширяет глаза, толкает другую локтем в бок, шипит краем губ:

— Глянь-глянь, отец пошел! Да вот же он, куда ты смотришь?!..

— Тот самый?.. Ужас-то какой, ой-ты, господи!.. — вторая моргает подслеповато, качает головой в мелких фиолетовых кудряшках. Поджав тонкие накрашенные губы, добавляет: — Горе-то какое!

Но любопытства в ее голосе намного больше, чем сопереживания. Первая морщится, словно разжевала лимон. Шипит сквозь зубы, глядя вслед Конти почти злорадно:

— Я всегда говорила — зря тогда запретили эвтаназию. Как же — негуманно, нарушение прав человека!.. Вот теперь и… уж лучше бы сразу, вместе с матерью… Она же вся переломанная… Вся, просто живого места… Как ей теперь с такой-то вывеской?.. А если еще и дурочкой останется?! Нет, уж лучше бы сразу…

— Ай, не скажи! — вторая опять трясет фиолетовыми кудряшками, в голосе ее последние капли сочувствия исчезают под мощным наплывом зависти, — Это же не мы с тобой — это же сам Конти! С их-то деньжищами — и не сделать своей доченьке новой мордашки? Как же! Сейчас из любой уродины тебе такую конфетку склепают — будьте нате! Только плати. Мало ли, что она не реагирует… логопедов наймут, профессоров там всяких… С их-то деньжищами!.. Выучат, вылечат, и личико подштукатурят, и ножки удлинят — сейчас все можно! Если деньги есть.

Первая смотрит в окно.

На улице яркое солнце отражается в лужах. Ярко-зеленая трава на газонах и еще по-весеннему полупрозрачные деревья.

Черная машина с тонированными стеклами — у самых дверей. Шофер предупредительно распахивает дверцу. Конти, помедлив, садится.

Беззвучно захлопывается дверца, машина медленно трогается.

Первая санитарка смотрит вслед уезжающей машине. Говорит очень тихо:

— А я бы все равно не хотела — вот так… Даже со всеми ихними деньжищами впридачу…