Вообрази меня

О звуках дождя, который никуда не торопится, постукивает тихонечко по бетону. Дождя, который барабанит, пока звук не превращается в мерный гул. Дождя, такого резкого, сильного, что он сам себя пугает. В моих мечтах капельки воды стекают по губам, по кончикам носов, дождь отскакивает от веток деревьев в неглубокие, сумрачные заводи. Я слышу смерть, когда вдребезги разбиваются лужи под грубым натиском тяжелых шагов.

Я слышу листья…

Листья, трепещущие под весом обреченности, впряженные в ветки, которые так легко погнуть, так легко сломать. Я мечтаю о ветре, долгом, протяжном. Целые метры ветра, акры ветра, бесконечный шелест, который вплавляется в единый порыв. Я слышу, как где-то там, далеко, ветер ворошит на холмах бурьян; слышу, как где-то там, на бесплодных, глухих равнинах кается, завывая, ветер. Я слышу «ш-ш-ш» – так отчаявшиеся реки пытаются успокоить этот мир, который предпринимает бессмысленную попытку успокоить себя.

Но

        погребенный

под этим гомоном

звучит одинокий крик, постоянный, непрерывный, изо дня в день его никто не слышит. Мы видим, но не понимаем: именно он заставляет неровно биться сердца, стискивать челюсти и сжимать кулаки. Неожиданно, всегда неожиданно, когда наконец этот долгий вопль прекращается и слышатся слова.

Трясутся руки.

Увядают розы.

Отводит солнце взгляд, и гаснет вдруг звезда.

Ты в комнате, в каморке, нет, в подвале –

Не открыть дверей… И голос шепчет близко

Убей меня, убей

Кенджи

Джей спит.

Выглядит она очень плохо, кажется, что не выживет, и мне больно на нее смотреть. Белая-белая, почти синяя кожа. Синие-синие, почти фиолетовые губы. За последние пару часов она каким-то образом похудела. Похожа на птичку, крохотную и хрупкую. Ее длинные волосы разметались, обрамляя лицо, а сама она лежит без движения, синяя куколка с обращенным к потолку лицом. Лежит, точно в гробу.

Конечно, все эти мысли я держу при себе.

Уорнер тоже словно вот-вот отойдет в мир иной. Бледный, плохо соображает. Вид явно нездоровый.

И с ним совсем невозможно разговаривать.

Последние месяцы вынужденной дружбы почти запудрили мне мозги. Я и подзабыл, каким Уорнер был раньше.

Равнодушным. Едким. Зловеще сдержанным.

Сейчас, сидя неподвижно у ее кровати, он – лишь бледная тень самого себя. Мы притащили сюда Джей несколько часов назад, а Уорнер до сих пор так ни на кого и не взглянул. Порез на его груди выглядит ужасно, а он ничего не предпринимает. В какой-то момент он исчез, всего на пару минут, и вернулся в ботинках. Правда, вытереть с себя кровь даже не подумал. Не задержался, чтобы набросить рубашку. Он с легкостью мог бы позаимствовать силы Сони и Сары и вылечить себя сам, однако даже не попытался. Не дает к себе прикасаться. Отказывается от еды. А своими немногочисленными язвительными комментариями довел до слез трех человек. В конце концов Нурия заявила, что, если он не прекратит нападки на ее коллег, она выведет его и пристрелит. И, как по мне, она не привела свою угрозу в действие лишь потому, что Уорнер не стал протестовать.

Он как колючий еж.

Прежний Кенджи закатил бы глаза, а потом метнул бы в этого придурка дротиком и, если честно, скорее всего, был бы счастлив видеть, как он страдает.

Только я уже совсем не тот парень.

Теперь я прекрасно знаю Уорнера. Знаю, как сильно он любит Джей. Знаю, что ради ее счастья он бы вывернулся наизнанку. Умоляю, да он жениться на ней хотел! К тому же я собственными глазами видел, как он почти помер сам, чтобы спасти ее: много часов терпел, проходя все круги ада, лишь бы она выжила.

Два часа, если быть точным.

Уорнер сказал, что до моего появления провел с Джей почти целый час, и, по крайней мере, еще сорок пять минут до того, как девушкам удалось ее стабилизировать. Он почти два часа сражался, чтобы с Джульеттой ничего не произошло, защищал ее своим собственным телом, которое исполосовали падающие деревья, летающие валуны, шальные куски железа и жестокие ветры. По словам девушек, с первого взгляда было ясно, что у него сломаны как минимум два ребра. Трещина в правой руке. Вывихнуто плечо. Возможно, внутреннее кровотечение. Близнецы так грозно на него налетели, что он в итоге уселся на стул, взялся здоровой рукой за кисть поврежденной и самостоятельно вправил плечо. И только резкий выдох засвидетельствовал его боль.

Соня с криком кинулась к нему, хотела остановить – поздно.

Потом он снизу разорвал по шву штанину, оторвал полоску ткани и соорудил перевязь для своей только что вправленной руки. И лишь после всех этих манипуляций наконец-то поднял взгляд на девушек и мрачно буркнул:

– Теперь оставьте меня в покое.

Соня и Сара очень разозлились, я почти их не узнал – их глаза метали молнии.

Да, Уорнер вел себя как засранец.

Да, он вел себя как строптивый и безжалостный придурок. Однако сейчас я не нахожу сил на него злиться. Просто не могу.

Сердце рвется из-за него в клочья.