Вообрази меня

Пытаюсь угнаться за Уорнером, а он – и сей факт совершенно неудивителен – меня не ждет. Даже не замедлил шаг. На самом деле, я почти уверен, он еще и прибавил.

Ускоряюсь, отмечая на ходу, что последние пару дней не был на свежем воздухе. Синий цвет неба ярче, чем когда-либо, на мили вокруг – ни облачка. Является ли такая погода для географического расположения Сектора 241 чем-то из ряда вон, или такой климат здесь обычный – не знаю. Да и не важно, вдыхаю полной грудью. Воздух просто замечательный.

Проведя кучу времени в столовой вместе с больными и покалеченными, я стал замечать, что начинаю опасаться замкнутого пространства. Краски в той комнате словно выцвели, постельное белье приобрело пепельный оттенок, искусственное освещение начало резать глаза. А в нос били запахи: кровь, хлорка, антисептики. Сегодня утром я проснулся с сильной головной болью. Хотя, если уж честно, я почти каждое утро просыпаюсь с сильной головной болью – выход на улицу ее чуть притупляет.

На мне старая рабочая одежда, я нашел ее в своей комнате. Сэм и Нурия позаботились, чтобы у нас было все необходимое – даже сейчас, даже после той битвы. У нас есть предметы личной гигиены. Чистые вещи.

Чего не скажешь о Уорнере…

Бросаю взгляд на его удаляющуюся фигуру. Не могу поверить, что он до сих пор не сходил в душ. На нем все тот же кожаный пиджак Хайдера, точнее, одни лохмотья. Черные штаны порваны, лицо вымазано – могу лишь предположить, что это кровь с грязью. Волосы торчком. Ботинки не чищены. И все же каким-то образом – каким-то удивительным образом – он умудряется выглядеть собранным. Не понимаю.

Нагнав Уорнера, замедляю темп и все равно приходится шагать слишком быстро. Тяжело дышу. Начинаю потеть.

– Привет. – Пытаюсь отлепить от груди намокшую рубашку.

Погодка-то странная, настоящее пекло. Прищурившись, смотрю вверх, на солнце.

Здесь, в Прибежище, я лучше понял, что происходит с нашим миром.

Экстренное сообщение: Земля, по сути, все еще катится в задницу. Оздоровление просто извлекает выгоду из вышеупомянутой задницы, заставляя людей считать, что ситуация ужасна, и это необратимо.

А правда заключается в том, что ситуация да, ужасна, однако это обратимо.

– Привет, – снова говорю я, на сей раз похлопывая Уорнера по плечу.

Он так горячо сбрасывает мою руку, что я почти спотыкаюсь.

– Ладно, послушай, я понимаю, ты расстроен, но…

Уорнер внезапно исчезает.

– Эй, куда ты, черт возьми? – От крика у меня срывается голос. – Обратно в комнату? Встретимся там?

Какая-то парочка удивленно оборачивается.

Людные тропинки сейчас практически пусты, многие еще лечатся, те же, кто задержался на ярком солнышке, бросают в мою сторону неодобрительные взгляды. Как на чудака.

Кто-то шикает:

– Оставь человека в покое. Не видишь, страдает.

Я закатываю глаза и ору в надежде, что Уорнер недалеко и все слышит:

– Эй, ты… засранец! Я знаю, ты ее любишь, так и я тоже, и…

Уорнер возникает совсем рядом. Я отступаю на шаг.

– Если жизнь тебе дорога, не лезь, – заявляет он. Только я открываю рот, чтобы указать на некую театральность его поведения, как он меня прерывает: – Я говорю это не чтобы произвести эффект или запугать тебя. А ради Эллы – она бы не хотела, чтобы я тебя прибил.

Молчу целую секунду. А потом сдвигаю брови.

– Ты что, нарываешься? Да, ты точно нарываешься.

Взгляд Уорнера становится жестким. В нем блещут громы и молнии. Страшно до жути.

– Каждый раз, когда ты заявляешь, что понимаешь хоть толику того, что чувствую я, у меня возникает желание выпустить тебе кишки. Перерубить сонную артерию. Выдрать все позвонки, один за другим. Ты понятия не имеешь, что это такое – ее любить. Тебе даже близко не дано это представить. Так что хватит, прекращай попытки что-то понять.

Иногда я искренне ненавижу этого парня.

Приходится стиснуть зубы в прямом смысле, дабы не ляпнуть то, что вертится на языке; а вертится вот что: меня так и тянет проломить ему башку. (На долю секунды рисую эту картинку, представляю, каково это, расколоть ему голову как орех. Как ни странно, приятно.) Потом вспоминаю, что придурок нам нужен, а на кону жизнь Джей. Судьба всего мира сейчас на кону.

Поэтому прячу свой гнев подальше и делаю еще один заход.

– Послушай, – пробую я смягчить тон. – Я знаю, что у вас, ребята, все не как у всех. Знаю, что такую любовь мне не понять. Ну, то есть, черт, я знаю, что ты хотел ей сделать предложение… И должно быть, именно это…

– Я и сделал ей предложение.

От услышанного я столбенею.

Уорнер не шутит. А выражение его лица – почти незаметный тоскливый проблеск в глазах – говорит о том, что для него это больная тема.

Нюанс, который я упустил из виду. Источник его страданий.

Оглядываюсь, смотрю, у кого рядом тут длинные уши. Ну, конечно. Слишком много новоиспеченных членов фан-клуба Уорнера держатся за сердце.

– Идем, – обращаюсь я к нему. – Я веду тебя на обед.

Уорнер моргает, удивление на время сменяет гнев.

– Я не голоден.