Вооружен и очень удачлив

— Молчи, ради бога, я не об этом. Зачем им понадобилось тащить бюст вверх по лестнице и затем возвращать его на место? Вот загадка!

Ректор встал и многозначительно покачал головой.

— Фузик, ты свободен!

Едва за юношей закрылась дверь, он приблизил свои губы к уху пана Зелинского и тревожно зашептал:

— Пытаться понять логику сумасшедшего бесполезно, ясно одно — за этим Кендром нужен глаз да глаз. Может, его изолировать в одиночную комнату? Пан Зелинский, по-моему, как раз за вашей каморкой дополнительная кладовая? Вот и чудесно! Если выкинуть веники, то вполне поместится…

— Лучше подсадить к курсистам из предыдущего набора, в их комнате, кажется, оставались две свободных кровати, — поспешно предложил целитель, которому совсем не улыбалась перспектива заиметь в соседи странного беспокойного ученика, возможно, тайно колдующего. — Переселим вместе со слугой, чтобы все по правилам. Разрешите исполнять?

Ректор задумался…

Пока он предавался нелегким раздумьям, Хендрик, как и положено образцовому ученику после ужина, сидел на своей кровати с учебником в руках. Учебник он, правда, не открывал — какой смысл готовить задание, если завтра тебя уже здесь не будет? Мечтательная улыбка растягивала губы красавчика: племянник известного дипломата уже видел себя мысленно на свободе, по которой успел порядком истосковаться.

Тонкая, измазанная карандашной крошкой рука потянулась сверху к тумбочке и ухватила кусок колбасы.

— Куда? — Хендрик был начеку.

За те несколько дней, что они томились в Башне, субтильный Филипп умудрился съесть всю еду, что прихватил из дома, и истратить на продукты «с воли» свой месячный заработок.

Выдрав колбасу из судорожно сжатой руки слуги, Хендрик по-хозяйски завернул ее в бумагу и бережно накрыл умывальным тазом — от мышей.

— Кушать хочется, — заныл Филипп, плотоядно облизывая пальцы. — Это же моя колбаса — почему нельзя съесть маленький кусочек?

— Потому что за маленьким кусочком последует средний кусочек, за ним последует большой кусочек, а колбаса последняя.

— Может, заказать еще, на завтра? — намекнул слуга, переворачивая в альбоме следующий лист.

Хендрик иронически улыбнулся.

— Завтра мы даже ужинать не станем, и не надо так трагически морщить лоб, Филя. Когда ночью придется спускаться по веревке, ты поблагодаришь меня за этот приказ. Поверь опыту — акробатика плохо сочетается с полным желудком. И не забудь — спуститься еще половина дела, ведь внизу вбиты колья. Ты приготовил накладки на сапоги? Спрячь тщательно, чтобы никто даже случайно не наткнулся. Да, еще одна небольшая проблема: каким образом перебираться через ров? Ты как сын столяра ничего не можешь предложить? Пошевели опилками.

Сын столяра плотоядно покосился на колбасу, сглотнул слюну и пожал плечами, что-то черкая в альбоме.

— Может, ходули? Мы спустимся по веревке, прихватив их с собой, а около рва привяжем к ногам и…

— Споткнувшись в темноте, свалимся прямо в рот голодным рыбам, — перебил его Хендрик. — После чего поутру охрана найдет наши обескровленные тушки.

— Тогда я не знаю.

— Ладно, там видно будет, — сдался Хендрик. — Еще день впереди. Лишь бы проклятые соглядатаи не донесли раньше времени да какая-нибудь колдовская нечисть за ногу не тяпнула. Вот что, Филя: заготовь-ка ты пару деревянных колышков для самообороны. На всякий случай. Сможешь? Вот и славно. Как стемнеет, встречаемся в холле, у бюста.

— Зачем? — изумился слуга.

— Будем спускать на веревке.

— Опять? Мы же уже…

— Если бы некоторые слуги выполняли свои обязанности добросовестней, то веревка, которую мы использовали вчера вечером, не пропала бы. Где она, а? То-то и оно, нет больше веревки. В нашем распоряжении остался только бельевой шнур, а он вызывает у меня… гм… большие сомнения. А если завтра и этого сомнительного шнура тоже не окажется на месте, то я просто не знаю, что делать дальше. Смотреть надо лучше за имуществом, понял? Филя! Что ты там опять малюешь?

— Портрет Мерлина.

— Господи! Неужели старикан тебе на занятиях не надоел? Брось эту гадость и иди в холл…

За кадром

Угнездившееся во впадине яйцо выглядело странно — это я понял с первого взгляда. Оно стояло почти вертикально, и высоко вверху синел проклюнувшийся рот — единственная часть, вылупившаяся из скорлупы. Сама же скорлупа, вместо того чтобы налиться цветом и покрыться трещинками, стала ноздреватой и серой, как весенний снег. Изменилась и подземная пещера. Свет в ней стал ярче, а контуры известковых колонн приобрели гладкость, свойственную скорее рукотворным, чем природным творениям.

Под самым сводом вдруг что-то звякнуло, и мимо моего носа стремительно пронесся яркий зеленый комочек. В последнюю секунду ухватив его, как кошка ловит на лету надоедливую муху, я поднес добычу к лицу и ахнул — стараясь высвободиться, в руке извивался бархатный дамский кошелек. Стоило мне чуть ослабить хватку, как кошель выскочил из плена и мгновенно всосался внутрь чавкнувшего рта.

— Ангелы меня побери, — перепугался я, отскакивая от яйца. — Да это идол!

— Идол? — подняла брови Вторая. — Мы же клали змия-искусителя!