Воплощение (СИ)

Люди, молившиеся коленопреклоненно, упали там же, где стояли: ни их вера, ни вера архиепископа не смогли защитить. Один лежал без движения, из полуоткрытого рта быстрым ручейком вытекала кровь. Второй слепо и безумно царапал землю, почти беззвучно подвывая. Кожа его на глазах краснела и вздувалась ужасными волдырями. Фабрицио машинально поднёс свою кисть к глазам и увидел совершенно здоровую кожу, хотя рукав дорогой сутаны был порядком обуглен.

- Волна убила их, - не дожидаясь вопроса, прокомментировал орденец, отпуская инквизитора. - Второй тоже будет мёртв, не пройдёт и четверти часа. А вас спас ваш дар… А я - вас от него, Ваше Высокопреосвященство.

- Ясно, - Спада подошёл к ещё живому слуге и подобрал пистолет. Машинально проверил порох на затравной полке - не высыпался - и выстрелил в голову, обрывая мучения. Быки в своём загоне от громкого звука заволновались, один протяжно замычал, а вот Франциск даже не шелохнулся: как стоял, так и продолжал стоять, словно окаменел. - Долго он так будет?..

- Брат может молиться иногда несколько дней кряду, без перерыва и сна.

“Не святой?” - с горечью подумал архиепископ. Жемчужный свет всё так же разливался вокруг, успокоив животных и опять даря душам людей умиротворение. Тем, кто уцелел. - “И пойди разбери - чудо, или такая хитрая ловушка Падшего?”

- Брат Мартин, - тихо попросил Фабрицио, - выведи меня отсюда.

* * *

Караван гружёных телег медленно тронулся от тёмной мокрой громады поместья - словно само небо плакало над совершённой ошибкой. Вот только ошибки не было. Только выбор - выбор меньшего из зол. В своих людях Фабрицио не сомневался - будут держать рот на замке, что бы не увидели. Вот только не все из его многочисленной свиты были его людьми. И ладно гвардейцы-преторианцы из вооружённой охраны - эти даже внутрь не попали. Но вот братья-келари, проводившие учёт и перепись найденного, успели увидеть достаточно, чтобы приказ оставить все ценности и документы, как есть, и уезжать воспринять… Скажем так, с некоторым недоумением. О нет, они бы подчинились, разумеется, просто… Были бы достаточно откровенны на исповеди. И тогда на неудобные настойчивые вопросы пришлось бы отвечать уже секретарю правительства Папской Области перед самим Папой.

Что прикажет Папа, раскопав подноготную этой истории, высокопоставленный инквизитор даже не сомневался: всем причастным обет молчания и в монастырь, мало отличающийся от тюрьмы. Где братья очень быстро перемрут как бы естественной смертью - так оно надёжнее. К счастью, остальные видели только бумаги и приборы - и никаких чудес, а разговоры с местными архипресвитер очень вовремя запретил. Так что пока всё выглядело, как разорение гнезда еретиков - или даже слишком увлекающихся исследованиями братьев по вере: оно ведь по-разному бывает, в жизни-то. Тут уж как Святая Инквизиция решит. То есть в данном случае - сам Спада. Ну что ж, он уже решил.

Фабрицио не мог издать папскую буллу - да, но само по себе слово архипастыря, приближённого к Святому Престолу, было не пустым звуком. Потому он своей властью приказал проживающим на территории поместья… исчезнуть, не дожидаясь возможного прибытия комиссии церковного трибунала (мало ли как дело в столице повернётся?). Больше формальная, чем реальная по численности охрана, оставленная сторожить поместье, никак не сможет помешать ограбленным орденцам ночью через подвал убраться в холд. Ну а дальше - пусть сами разбираются, не маленькие. Захотят жить как обычные люди - пусть живут… Где-нибудь подальше. А лучше пусть по холдам сидят, раз все такие магические…

И всё-таки Спада надеялся, что расследование удастся замять: ничего хорошего от раскапывания истории двухсотлетней давности не выйдет. Ну, всё-таки он далеко не последний в Инквизиции, даже наоборот - один из первых, должен справиться. Бумаги в подвалы базилики, откуда он потом их аккуратно изымет и уничтожит, а собранных ценностей хватит удовлетворить Папу и, таким образом, в очередной раз заткнуть рты завистников и недоброжелателей. Всё равно взять с ограбленного малого ордена экзорцистов уже больше нечего - это-то из предоставленных описей будет ясно.

Ценностей вышло и впрямь немало - монахи пренебрегали роскошью, зато золотая и серебряная лабораторная посуда (!) у них была обычным предметом. Шёлк и другие ткани (что они, интересно, с ними делали?), неиспользованные остатки ежегодного денежного перевода, целая телега свечей - всё это немало стоит. Но главным призом, вне всякого сомнения, были зеркала: огромные, одно другого больше - и в количестве аж девяти штук. Особенно впечатляло одно - круглое, чтобы погрузить его, в одной из телег пришлось прорубить борта.