Вопреки

Хотя нет, лучше было только утро в мой прошедший день рождения! Обычно, мой день рождения отмечался как главный праздник в году, поэтому меня было трудно, чем удивить в этот день, но они смогли. Как я уже потом узнал, за пару дней до этого, они закупились цветной и крафтовой бумагой, а еще декоративным фетром с атласными лентами, и в ночь на мой день рождения они украсили самодельной гирляндой коридор в квартире и кухню. Конечно у папы были деньги, чтобы купить уже всё готовое в магазине, но, мне кажется, им сами было интересно заморочиться с этим, тем более, намного приятнее, когда видны старания через немного криво вырезанные буквы и звёздочки, сразу становится понятно, что люди не за несколько минут бумагу раскромсали, лишь бы было. Но это я увидел уже потом, самое милое за утро было то, что я проснулся не под оглушающий рёв будильника, а под звонкое, улыбчивое пение «С днем рождения», а когда открыл глаза, то передо мной уже оказался торт, с зажжёнными свечками. И пока я лохматый и сонный задувал свечи, они целовали меня в щеки, сидя по обе стороны возле меня на кровати. Я тогда радовался как трехлетка такому представлению, даже вообще не обращая внимания на подарки. Знаете, это приятно, когда взрослые люди, у которых тоже свои дела и работа, заморачиваются несколько дней ради 5 минут твоих эмоций.

Но сейчас меня вообще не приводили в чувства эти воспоминания, всё, что лезло мне в голову вертелось вокруг грустных историй с печальным концом, от чего я превращался в овощное пюре, растекшееся по подоконнику, еще сильнее.

_________

Первую неделю я провел, лёжа на кровати, смотря в одну и ту же точку на стене. Ни увлечений, ни друзей, – ничего, только пустота, одна душащая пустота, которая заполняла мой разум. Мне абсолютно ничего не хотелось – ни есть, ни пить, не разговаривать, – хотелось только одного – чтобы меня никто не трогал. Я выползал из комнаты под вечер только для того, чтобы перекусить холодной еды, потому что я даже не хотел её разогревать, сходить в душ, и вернуться назад в свой склеп. Было ли это желание привлечь внимание? Нет. Но то одиночество, которое входило в привычку, с каждым днём разрушало меня всё сильнее то и дело переплетаясь с тревогой. Не было ничего, что могло бы его заполнить. Даша была права – эта безобидная игрушка начинала меня порабощать.

Я читал книжки, за неделю прочёл – 3, но на 4 я сломался, даже читая, мне становилось одиноко и текст переставал проникать в меня, я просто смотрел на листок печатной бумаги, но желания погрузиться в него у меня абсолютно не возникало. Это был не я. Все вокруг меня было не мое: ни моя семья, ни мои друзья, ни мой город, ни моя жизнь. Я был как зомби, который изо дня в день двигался по одной траектории, жаждущий хоть какого-то вознаграждения, но кроме одних и тех же бугров и оврагов, в которые он падал, ничего не получал. Я не понимал, как мне жить. Как мне существовать? Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё было не так! Я хочу назад! Я хочу, чтобы все было как прежде! Я просто хочу вернуться в то время, когда в моих глазах все было настолько беззаботно, что я верил, что любое зло можно победить любовью, а не большей агрессией. Я хочу домой, потому что здесь я совершенно чужой…

Было чувство, будто внутри меня разбили зеркало, через призму которого я смотрю на мир. Мне было уже не больно, боль была лишь в момент удара. Осколки впивались в сердце, и проходя насквозь, окровавленные вылетали наружу, оставляя меня истекать кровью. Какое-то время я ощущал, как это зеркало крошится, а кусочки разлетаются все дальше и дальше друг от друга, но их движения становились всё реже и реже, пока наконец не перестал что-либо чувствовать: ни скребущего по сердцу стекла, ни пронзающей боли, ни разрывающей сердце раны, – все, что появлялось на этом месте – пустота, бездна, бескрайняя черная бездна, из которой невозможно было выбраться. Не было видно и проблеска света, все внутри меня погрузилось во тьму. Я перестал что-либо чувствовать, словно никогда ничего не испытывал до этого. Я попросту не знал, как это сделать вновь. Словно, внутри меня сломался механизм, а главная деталь была то ли слишком маленькой, чтобы завести его, то ли слишком большой, чтобы попасть внутрь, а оттого, мне становилось с каждой минутой все отчаяннее и злее все равно на то, что происходит. Эта чернота заполняла мое сердце, и те светлые части, что оставались после поражения, медленно, но верно сдавались в плен. Словно моё сердце больше не хотело давать мне надежду на спасение, потому что больше не хотело страдать.