Вопреки

Я складываю руки в молитвенном жесте. Если Адам согласится на эту «трубку мира», мы с Дианой выдохнем. Ибо находиться в постоянном напряжении невозможно. И прекрасно осознаю, что сейчас Герман сделал: он перешагнул через себя, протянул руку в дружеском жесте человеку, с которым никогда не хотел иметь дел. Если Тайсум не согласится, я его первая прибью.

— В гробу я видел твою дружбу, - мое сердце перестает биться, я отчаянно сжимаю пальцы, пытаясь не расплакаться от досады. – Но я подумаю, - слышу смешок и прижимаюсь стене, закрыв глаза.

Теперь я могу постепенно доверять Герману. И осторожно мечтать о будущем.

33 глава

(Марьяна)

Можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на то, как отец сидит возле спящей дочери. Никогда я не видела Германа с отрешенной улыбкой. Его глаза, устремленные на Кэти, полны бескрайней нежности и немого обожания. На людях Соболь по-прежнему отстранен, местами даже надменен, только вот дочери все равно на равнодушие в серых глазах. Она знает, что это выражение для посторонних.

— Она уснула? – тихо спрашиваю, прислонясь к дверному косяку.

Именно Герман сегодня купал Кэтрин, читал сказку, поправлял одеяло. Честно, первые минуты я дико ревновала, но тут же себе напомнила, что он отец и имеет право проявлять заботу.

— Уснула, - осторожно убирает волосы с лица, встает. – Она похожа на ангелочка.

— Когда спит, а не когда носится по всему ранчо, - на мое ехидное замечание, он улыбается, не охотно отходит от кроватки.

Как и договаривались, спускаемся вместе на первый этаж. Я уже приготовила нам по большой чашке чая. Себе с молоком, Герману крепкий с лимоном. Когда-то он именно такой пил вечером.

— Не забыла, - его голос заставляет вздрогнуть и покрыться мурашками. Слишком интимный. Я неуверенно ему улыбаюсь, беру свою чашку и сажусь в плетеное кресло. Завернувшись в плед, слежу за Германом.

— Только когда человек тебе дорог, ты помнишь каждую мелочь, связанную с ним, - делает глоток, прикрывает глаза.

— А мои привычки помнишь?

— Ты любишь меня, - хитро косится, я смеюсь над этим самоуверенным замечанием. Изгибает темную бровь. – Разве не так?

Не отвечаю, на время превращаясь в глухую. Герман хмыкает, устремляет взгляд в темноту. Мы молчим довольно долго, мне вполне комфортно сидеть с ним в темноте.

— Что с тобой произошло тогда в Крыму? Почему Адам сказал, что ты мертв?

— Больше полугода мало кто верил, что я очнусь. Я довольно долго пролежал без сознания. Именно в этот день три года назад открыл глаза.

Давлюсь чаем, удивленно смотрю на невозмутимого Соболя, продолжающего разглядывать темноту Вайоминга. То есть когда я рожала нашу дочь, он очнулся? Как после этого не поверить в кармическую связь между нами. Постоянно мы сталкивались, потом разлетались в разные стороны. Мы притягивали друг друга и тут же отталкивали друг друга.

— И что потом? – как он восстанавливался? Кто его поддерживал? Кто ему помогал преодолевать боль?

— Потом долгая реабилитация без каких-либо гарантий.  Я не могу сейчас назвать себя абсолютно здоровым человеком.

— Мало кто может назвать себя здоровым.

— Нет, Марьян, у меня все серьезно. Все же голова - это не шутки. Мне приходится работать с психотерапевтом, чтобы контролировать свои вспышки гнева, учиться жить в нормальном мире без желания кого-то грохнуть только за косой взгляд.

— Ого, не думала, что ты кому-то доверяешь свои секреты.

— Не говори чепухи. Я никогда никому не доверял и не доверяю до сих пор.

— Даже мне? – горько улыбаюсь, обхватывая двумя руками чашку. Герман прищурившись, косится в мою сторону.

— Тебе верю. Ты меньше всех меня обманывала. Людям свойственно лгать, это нормально. Я никогда не встречал кристально честных людей.

— В твоей жизни им было не место, - прикусываю губу, чувствую изучающий взгляд на своем лице. – Ты, правда, покончил с темным прошлым?

Вздыхает, да так шумно, что я поворачиваю голову в его сторону. Он повторил мой жест, держит чашку двумя руками тоже. Вот как соотнести его слова, сказанные Адаму с этим выразительным молчанием?

— Я планирую окончательно выйти из игры, - неожиданно, когда и не рассчитывала на пояснение, подает голос Герман. – Только сегодня окончательно понял твои прошлые страхи, опасения... и прости меня. Хотя мне нет прощения, я как был эгоистом, так и им остался, - губы кривятся в саркастической улыбке.

— И в чем сейчас твой эгоизм? – допиваю чай, рассчитывая уже закруглить вечер откровенней. Он получается не совсем душевным, из Соболя все приходится вытаскивать клещами. Он вынуждает меня чувствовать себя надоедливой мухой, и мне это чувство не нравится.

— Я эгоистично хочу быть с тобой и с дочкой. Не просто эпизодически рядом, а всегда рядом, - его глаза сейчас готовы прожечь мне дырку во лбу. Он смотрит так пристально, что хочется передернуть плечами.