Вопреки

Глушу стон в подушке, скребясь ногтями по его руке, оставляет борозды. Герман сильнее меня прижимает к себе, да так сильно, что мне становится немного больно. Расслабляется и отпускает меня. Сразу же поворачиваюсь к нему лицом.

— Доброе утро, - шепчет, целуя меня в губы.

Улыбаюсь, наблюдая, как он встает. Диван жалобно скрипит под его весом. Натягивает на голое тело трико, выходит из комнаты, я продолжаю неподвижно лежать на диване.

«Выходи за меня замуж» - это не вопрос, даже намека на вопрос не было. Скорей выгодное такое предложение. Если к нему подойти с трезвой головой, отбросив в сторону все чувства и сантименты, брак к Соболем может быть вполне выгодным и успешным. Останавливает то, что я люблю его, а вот он – любит или нет – без понятия. Он скорей всего исходит из того, что со мной ему комфортно, удобно, дочь рядом. Все его приличное поведение, легальный бизнес – все это ненастоящее, ему в тягость эта правильная жизнь.

— Если тебе так тяжело быть правильным, зачем ты себя ломаешь? – задаю вопрос, как только Герман возвращается с гостиную с костюмом и рубашкой.

— Ты же хотела семью? – аккуратно развешивает одежду, устремляет на меня немигающий, пробирающий до мурашек, стальной взгляд. – Все ради тебя, Марьяна. Подумай хорошенько, каждый ли мужик, готов ради женщины перевернуть свою жизнь. Потом дашь свой ответ. Я по-прежнему предоставляю тебе право выбора.

Если бы усмехнулся, я бы улыбнулась и посмеялась, но Соболь секунду удерживает на мне свое внимание, потом опять выходит. Лихорадочно анализирую каждое его слово.

Для меня? Все, что сейчас его окружает, чем занимается, все ради меня? В это сложно поверить, почти невозможно, но факт остается фактом.

Я помню его другим, помню ту мрачную ауру, которая за ним шлейфом следовала. До сих пор помню привкус пороха на языке и оглушительные выстрелы, разрывающие барабанные перепонки. По-прежнему иногда во сне ощущаю, как по мне течет теплая кровь, а обмякшее тело меня придавливает сначала к полу, потом к холодной земле. И зажмурившись, вспомню глаза Германа: холодные, безжалостные, равнодушные до чужой жизни. Ему раньше не составляло большого труда оборвать чье-то дыхание, кошмары по ночам его не мучали, совесть спокойно спала.

Так какой мне нужен Соболь? Вот этот успешный бизнесмен, который если и темнит, то только ради уменьшения налогов перед государством. Или тот убийца без тени улыбки на надменных губах.

Если бы... Если бы не Кэт, нырнула с головой в омут страстей и пусть все горит синем пламенем. С ним я словно дышу полной грудью. С ним я словно вижу мир другими глазами. Но есть маленькая девочка, которая полностью от меня зависит, которой еще учиться и учиться жить в этом циничном мире. Кто ее поддержит, защитит, как не мама? Или папа.

Герман возвращается с гостиную посвежевшим, побритым. Не глядя на меня, переодевается. Я воровато слежу за каждым его движением, смущаясь от вида расцарапанных рук и спины. Хорошо, что он носит рубашки с длинным рукавом, вопросов у подчиненных не должно возникнуть, чем их босс занимался этой ночью.

— Постараюсь сегодня приехать пораньше. Придумай на завтра какой-нибудь семейный досуг, - его желание мне угодить, подстроиться под мои представления о семье греет душу.

— Хорошо.

— С Кэти не спускай глаз, - улыбается, но глаза серьезны.

— Да-да, куплю поводок.

— Это, кстати, отличная идея.

— Ты завтракать будешь? – откидываю одеяло, под его горящим взглядом, преодолев некую неловкость от обнаженности, встаю с дивана. Он накидывает на шею галстук, глаза замирают на моих грудях, ноздри расширяются и дышит тяжко.

— Тебе стоит одеться, - севшим голосом замечает Герман. – Дочь может проснуться.

— Вся одежда на кухне.

— Я принесу.

Отворачивается, но через мгновение припечатывает меня к стене, жадно припав к губам. Его внезапная вспышка желания пронизывает меня с ног до головы. Обхватываю руками его голову, сама нагло просовываю язык ему в рот, прикусываю нижнюю губу, потом беру в плен его язык и нежно посасываю.

— Черт! – ругается в губы, немного отстранившись. – Надо валить мне из дома, пока я еще в состоянии от тебя оторваться. Почему ты такая зараза?

— Зараза? – улыбаюсь, с неохотой отпуская Германа.

— Зараза. Неизлечимая. И любимая.

От последнего слова я теряю способность говорить. Глупо хлопаю глазами, губы против воли расплываются в улыбке и никак ее не удержать. К счастью, Герман это не видит, он уходит, чтобы через пару минут вернуться с моей одеждой.

Любимая, значит любит? Другого ведь это слово не подразумевает?

— Чему ты улыбаешься? – темные брови сдвигаются к переносице, поглядывает на меня напряженно.

— Настроение хорошее, - мне хочется подойти к Герману, обнять его. И сказать «да».  Вместо этого, игриво на него поглядываю, поспешно одеваюсь. Не дай Бог меня в неприлично виде обнаружит Кейт. Папа ее уже при параде.

— Так что насчет завтрака? – кручусь возле Соболя, пока он застегивает на запястье часы. Самовольно поправляю галстук, заглядывая в его смеющиеся глаза.