Вопреки, или Ты меня не купишь

Гололедица, ночь, и после жуткого мороза и нескольких дней снегопада шел дождь. Будто очищал землю от грусти и холода. После похорон бабушки папа отказался от водителя и охраны, сам сел за руль. Охрана ехала позади в другой машине, буквально подпирая нам бампер, а я села назад, чтобы не отвлекать отца. Потому что не могла успокоиться, не верила, что родного человечка больше рядом нет и никогда не будет.

Я не истерила и не скулила, стискивала зубы и позволяла слезам без остановки ползти по щекам.

— Есения, не плач, — глядя в темноту, сухо проговорил папа. — Тот, кто ушел навсегда, неизменно останется в нашем сердце.

— Я скучаю… — тяжело выдохнула и смахнула влагу с ресниц.

Не чувствуя холода, я неосознанно обнимала себя руками, будто пыталась защититься от реальности и правды. Еще три дня назад мы в бабушкой сидели на ее кухне, смеялись с какого-то фильма и трудились над новыми поделками для детского дома.

А теперь…

Я повернула голову и посмотрела на внушительного размера коробку, что покачивалась рядом на сидении. Смогу ли без родной все доделать?

Папа свернул на широкую дорогу, а потом мельком глянул на меня, будто проверял, насколько сильно я расклеилась.

— Когда-то меня отец учил: «Если не хочешь страдать, не привязывайся».

— Она же моя бабушка… — сорвался с губ сиплый шепот.

— Я о другом, — папа повернулся и протянул руку между сидениями, чтобы прикоснуться к моей холодной ладони.

Машина быстро скользила в дождевую пелену, пробивая потоки небесных слез фарами, и я впервые почувствовала, как в испуге сжалось сердце, как в предчувствии запульсировало в висках, как губы онемели, пытаясь крикнуть: «Осторожно!»

— Ты достаточно взрослая, уже женихи бегают, — папа выровнялся и сжал обе руки на руле, посмотрел на дорогу, а я облегченно выдохнула. — Я хочу, чтобы ты никогда не страдала, Есения, потому мой совет — никогда не люби больше жизни. Любовь того не стоит, — серебристый свет отразился в его поседевших волосах на виске, видимая мне половина щеки окрасилась в голубой. Пятно увеличивалось, пока вдруг не оказалось около нашего окна.

— Папа…

И даже тогда я не боялась.

Мы отделались царапинами, нас слегка задел фургон, который занесло на повороте, и мы слетели с дороги в кусты. Наша машина пострадала больше, а водитель фургона сломал ключицу.

Зато папины слова в момент удара въелись в мою юную голову глубже некуда. И хотя бабушка твердила мне абсолютно противоположное, любить вопреки, я тогда опрометчиво решила прислушаться к отцу.

Да только сердце все равно замирало в груди, много лет надеясь на судьбоносную встречу и любовь навсегда.

А сейчас я тряслась и теряла рассудок от ужаса. Ренат возвышался надо мной, как греческий бог, накрывал густой тенью и смотрел так пронзительно-раздевающе, что я отводила глаза.

Муж обошел меня, прикасаясь бархатисто-шероховатыми ладонями к плечам, волосам, скулам. Замерев за спиной, трогал пальцами локоны, перебирал их, часто и глубоко вдыхая.

— Твой отец был прав…