Вопреки, или Ты меня не купишь

— У тебя наследников не было, кроме жены и нерожденного ребенка, — продолжал Соколов, — а доказать родство, чтобы претендовать на земли, не составило бы труда. Тесты ДНК и все такое. Дед уже старый да и еще больной, ему все давали не больше года. Твоя мачеха помогла Павлу спланировать все это, мы ее уже допросили, сидит краля в изоляторе, но молчит сучка, не признается, куда ее сыночек рванул. И я переживаю, чтобы мстить тебе не полез, слишком уж все складно и просто закончилось.

— Мда, вот тебе и братец, — я сжал виски пальцами и пропустил мимо ушей, что все еще в опасности. — Я всегда думал, что один. Какой маразм, мне ведь одному все это не нужно. Я бы и даром им все дал, зачем Валери трогать? Ребенка… — я запнулся и сглотнул горький ком.

— А еще Андрэ… — добавил Даня. — Жаль пацана, ведь погиб ни за что. Есения с ним так долго дружила. Он верный был и правильный, мы с ним давненько знакомы были, и я жутко бешусь, когда ублюдки живут, а нормальные люди погибают. Закипаю изнутри и хочется рвать и метать, — он понизил голос, в тоне появились угрожающие нотки.

— Дань, жизнь — сложная штука, — я оглянулся.

Егор крутился около машины, с ним еще двое ребят и неподалеку от меня еще двое.

Да, жизнь — штука неподъемная, но нужно идти дальше.

Сегодня небо было высокое и чистое, нежно-голубое, подлесок вдоль поля густо зазеленел, пахло медом и ванилью — акации зацвели. Весна. Хотелось жить. Дышать свободно и наслаждаться, хотя и печалило, что дедушка больше не с нами, а я не смог с ним нормально проститься.

— Ты мне лучше скажи, Егорушка-богатырь с тобой? — заговорил Даня в трубке. — И еще пару амбалов желательно, потому что я не хочу еще и тебя хоронить, упертого барана.

— Тут они, не волнуйся.

— А Есения с тобой?

— Дома осталась. Инуська приболела, капризничала всю ночь.

— Зубки растут у карапузишки? — смешливо спросил Соколов.

— Скорее всего.

Договорив с другом, я некоторое время сидел возле деда молча, а потом поднял глаза на его выбитый на граните портрет и прошептал:

— Спасибо.

Домой мы вернулись минут через пятнадцать, а когда у ворот послышались выстрелы и крики, я выскочил наружу буквально на ходу. Егор за мной, матерясь, что рискую, но я не слушал.

Бежал вперед на звуки, не чувствуя ног.

Все случилось около плаца, где Костя каждый день тренировал Вороного.

Есения с малышкой в обнимку стояли в окружении охранников, испуганные, дрожащие. Малышка даже не плакала, а только хлопала губами и, не моргая, смотрела на меня распахнутыми голубыми глазами.

Я бросился к ним, сгреб в объятия, только потом оглянулся, чтобы оценить случившееся.

Загородка была развалена, Вороной лежал на земле и тяжело дышал, а чуть вдали я узнал растянутую на земле фигуру Павла.

Костя, охранник, которого мы оставили с женой за главного, прижимая руку к плечу, из которого хлестала свежая кровь, быстро рассказал:

— Он снял наших ребят по периметру, стрелял в голову, а потом подобрался к Есении с дочкой. Я закрывал их собой, как мог, ублюдок три пули в меня всадил, — парень показал на дырявую рубашку, под которой всегда прятался бронежилет, и повел окровавленным плечом. — Повезло, что выше не целился, — постучал по голове пальцем. — А потом, вы не поверите, вмешался конь, — и Костя перевел восхищенный взгляд на Вороного. — Он так взбесился, когда тот урод направил оружие на вашу жену, что выбил загородь и прыгнул на нападающего, буквально затоптал его. Никогда такого не видел.

— Скорую вызвали? Полицию?

Охранник закивал.

— Ветеринара?

— Конечно.

Я убедился, что с женой все в порядке, поцеловал дочке светлую макушку и, отстранившись, пожал Косте руку.

— Отличная работа. За жизнь моих девочек, что хочешь проси.

Парень заулыбался немного с напряжением, но искренне, и кивнул на Вороного.

— Покататься еще дадите на смельчаке?

— Подлатаем только, — я опустился к Вороному, погладил его по загривку. Конь приоткрыл темные глаза и слабо заржал. — Будешь еще Инну учить ездить верхом.

— Заметано, — ответил охранник, с облегчением садясь прямо на траву.

—––—

— Инуся, ты собралась? — я встал около лестницы и позвал еще раз: — Крестный уже приехал, поспеши.

— Бегу… — малышка выбежала на площадку в пышном нежно-лимонном платье, вцепилась крепкими ручками в перила и стала осторожно спускаться. За ней шла румянощекая и улыбающаяся жена. — Папа, смотли, какая я сегодня класивая! — дочка ступила на пол гостиной, покружилась передо мной и потянула ручки.

Я подхватил малышку, прижался губами к ее волосикам, что пахли молоком и детством.

— Ты чудесная. Самая-самая! И я буду очень скучать.

— Я зе вечелом велнусь, — деловым тоном сказала дочка, положила ладошку мне на щеку и чмокнула в губы. — Обесяю, папоська!

— Лучше обещай вести себя хорошо, — засмеялась Есения, спускаясь к нам. Какая же она красивая… Моя.

— Ма-а-ам! — дочка закатила глаза. Как взрослая, я даже улыбнулся такой реакции.

Дверь широко открылась, внутрь зашел подтянутый и разодетый с иголочки Давид, протянул руки и, перехватив у меня Инну, весело сказал: