Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя

Благодаря исследовательским навыкам я познакомилась с кучей замечательных людей – можно сказать, что в процессе глубинных интервью я узнала их лучше, чем они знали себя. Но сфокусировавшись на окружающих, я совершенно потеряла себя. К двадцати одному году я поступила в колледж, ушла из него, пережила развод родителей, полгода автостопила по Европе и вовлекалась во все опасные и дурацкие затеи, кроме, разве что, тяжелых наркотиков. Я стала уставать. Энн Ламотт в своей заметке[4] упоминает фразу, брошенную одним из ее друзей-трезвенников. Эти слова точно описывают и мою попытку побега: «В конце концов, я деградировала быстрее, чем снижались мои притязания».

В 1987 году я познакомилась со Стивом. Неизвестно почему, но рядом с ним я могла чувствовать себя собой – я помнила это ощущение из детства, когда дружила с Элеонор. Стив меня разглядел. И хотя в то время я все еще занималась саморазрушением, он увидел и принял настоящую, живую меня. У него тоже была семейная травма, наша боль оказалась похожей – впервые каждый из нас нашел того, с кем можно было об этом поговорить. Мы раскрывались друг другу, висели на телефоне по десять часов. Вспоминали родительские ссоры, говорили об одиночестве, с которым сражались, делились горечью от непринадлежности к «своей стае».

Все началось с дружбы, но она быстро уступила место романтике, и мы начали встречаться. Меня сшибало с ног понимание, что меня видят. Иногда любовь Стива казалась дорогим подарком. Иногда я его ненавидела. Он открывал мне меня, и смотреть на это было невыносимо больно. Я горевала по девочке, которая не вписывалась ни в одну компанию. Я с горечью понимала: пора разобраться в том, кто я такая, что мне нравится, во что я верю и куда хочу идти. Стив очень меня поддерживал.

Так что нет, Майя Энджелоу, нет ничего хорошего в том, чтобы ничему не принадлежать! Я все еще не понимала, о чем она говорила.

Через семь лет мы поженились. Стив закончил медицинский и устроился на работу, а я занялась написанием диссертации. В 1996 году, сразу после защиты, я решила расквитаться со своими зависимостями. Я бросила и пить, и курить. Любопытно, что мой первый куратор из общества анонимных алкоголиков сомневался, не лучше ли мне сходить на собрание созависимых. Куратор общества созависимых отправил меня обратно к анонимным алкоголикам. Как вариант, предложил сходить на встречу людей, страдающих от компульсивного переедания, поскольку я «не совсем похожа на алкоголика». Представляете? Даже анонимные алкоголики не приняли меня в группу!

Еще один куратор предположила, что у меня целый букет зависимостей – проще говоря, что было поблизости, в то я и вцеплялась, лишь бы не страдать от уязвимости. Она посоветовала пойти на ту встречу, где я почувствую себя уютно – и неважно, что там обсуждают, если в результате мне удастся бросить пить, курить, душить других заботой и переедать. «А-а-а, ну понятно!»

Первые годы наш брак штормило. Работа и учеба отнимали последние деньги, заодно выматывая нервы и истощая нас со Стивом интеллектуально. Никогда не забуду слова университетского психолога: я жаловалась, а она вдруг ответила: «Да вы вообще можете скоро развестись. Он тебя любит сильнее, чем ты его».

Мой путь от попыток вписаться в группу к настоящей причастности начался лет в двадцать и занял пару десятков лет. К тридцати годам я отказывалась от одного саморазрушительного хобби за другим: даже перестала биться за перфекционизм! Мне все еще трудно дается озвучивать непопулярное мнение – даже в работе, – но кое-что точно поменялось. Теперь я реагирую по-другому, когда не нахожу на доске своего номера. Вместо того чтобы молчать и долго сгорать от стыда, я начала говорить о своих чувствах, страхах и боли, задавать вопросы о том, что для меня важно и почему для меня важно именно это. Готова ли я пожертвовать всем остальным ради того, чтобы в моей жизни царил идеальный порядок? Нет! Когда не приняли тему моей диссертации по качественным методам исследования, я все равно ее написала. Меня убеждали не изучать чувство стыда – я не послушала. Сказали, что я не смогу стать преподавателем или писать книги, которые будут интересны людям, – но я все равно это сделала.

Меня шатало из крайности в крайность: сначала я страстно хотела войти в тусовку, потом решила во что бы то ни стало отличаться, противостоять, бунтовать. Но это две стороны одной медали. Мне до сих пор важно ощущать себя частью группы, и если благодаря своим решениям я не вписываюсь в рамки своей профессии, мне становится страшно и неуютно. Это не идеальный расклад. Но я знаю: цена отказа от непопулярного мнения и согласия с тем, с чем я на самом деле не согласна, будет слишком высокой – здоровье, брак, трезвость. Даже если мне важно быть частью команды, эти три пункта еще важнее.