В такой ситуации чинопочитание уходит на второй план. Умирать за генерала Бамбуту… нет уж. За добычу или за свою семью еще куда ни шло, но за отца-командира! Да с какого перепугу? Образ мысли, вполне подходящий большинству африканцев, особенно понимающих, что их прегрешения по сравнению с генеральскими – так, мелочь. Они люди подневольные, и, значит, вполне могут рассчитывать на снисхождение. Ну, во всяком случае, так им казалось…
Когда десантники с «Суворова» вломились на палубы вражеского линкора, основной эмоцией, которую можно было прочитать на лицах нигерийцев, был ужас. Похожие на гигантских, вставших на дыбы крабов, тяжеловооруженные элитные пехотинцы с невероятной легкостью рассосались вдруг по всему кораблю. Однако страх вызывали не их вид и не их неожиданная ловкость, а то, что они стреляли сразу, по малейшему подозрению, или просто так, со злости. Для солдат Конфедерации это было обычно несвойственно, слишком много ограничений накладывали на них всевозможные правила, уложения, международные договоры… Вот только на «Суворове» практически все были с Урала, и неудивительно, что работали они предельно жестко.
Когда избитого до потери сознания генерала Бамбуту за ноги приволокли в соединяющий корабли шлюз, весь остальной экипаж был уже там. Стояли тесной кучей и старательно тянули руки кверху, чтобы, не приведи бог, кто-нибудь их не пристрелил. За недостаточное рвение, например, или дерзкий взгляд. Если бы они знали, что именно сейчас Александров и Лурье спорят, стоит пленных выбрасывать в космос или все же вначале нужно провести хотя бы видимость суда, то боялись бы еще сильнее. Однако же Лурье был убедителен, а адмирал слишком устал, чтобы всерьез спорить, и потому моральная победа по очкам досталась французу.
Пленных ударами прикладов загнали в спешно оборудованный на трофейном линкоре карцер. Кто-то заикнулся о том, что можно разместить их на «Суворове», но на него посмотрели, как на идиота. Тащить всякую грязь на свой корабль… Много чести. Так что запихали в подходящий трюм, заварили люки, да и делу конец.
Впрочем, нет правил без исключений. Их и сделали – для генерала с его штабом. Что характерно, в штабе этом имелись не только негры, но и мулаты, и даже белые. И Александров не без основания предположил, что разработчиком операции, которая, не успей вовремя его эскадра, имела бы хорошие шансы на успех, был как раз кто-то из них. Конечно, это следовало еще уточнить, но в стратегические таланты черномазых адмирал, немного шовинист и самую малость расист, не верил.
И ходил посреди всего этого благолепия грустный Вассерман, обманутый в лучших чувствах. Нет, гарем-то на корабле нашелся, но… И вот здесь-то оказалась заковырка. Командир линкора оказался человеком, скажем так, нестандартным, и походно-полевой гарем держал исключительно мужского пола. Вассерман же переквалифицироваться отказался категорически и, расстроенный, попытался решить проблему иным методом. Как он логично рассудил, главным здесь был генерал Бамбуту, а значит, есть шанс грабануть уже его. Но – опять же, не срослось. Генерал был то ли хранителем моральных устоев, то ли стойким и неподкупным импотентом, и женщин с собой не таскал. Может, штабных пользовал, как цинично предположил кто-то. Остальные старшие офицеры, видимо, брали пример с шефа, и в результате Вассерман так и остался не у дел. Ничего, вернутся на Урал – наверстает.
Планета Урал. Через три дня
Генерала Петрова хоронили с почестями… В могилу медленно опускался привезенный на артиллерийском лафете гроб. Пустой – от самого Петрова не осталось даже пепла, но традиция гласила однозначно: у каждого человека должна быть могила. Пусть даже и такая.
Как он погиб, знала вся планета. Восстановленная к концу боя видеосвязь до конца транслировала по открытому каналу все, что происходило в рубке. Вот так. Все погибли, как герои, но именно комендант крепости и ее последний защитник стал тем символом, на примере которого будут учиться следующие поколения. Ему будут ставить памятники, в его честь назовут школы… Что же, он это заслужил.
Всхлипывала его вдова, еще совсем молодая женщина. Нельзя сказать, что у них была образцовая семья – генерал был крут нравом, да и на стороне не прочь гульнуть, но… Но по своему он любил жену и детей. Две дочери и сын, двух, трех и пяти лет соответственно, еще ничего не понимали. Для них находиться здесь было тяжкой и непонятной повинностью.
Александров стоял в задних рядах. Откровенно говоря, будь его воля – не пришел бы вообще. Подобного рода мероприятия действовали на него угнетающе, а генерала он едва знал. Так, пару раз пересекались. Увы, положение обязывает. Ты адмирал и герой, фигура публичная, так что стой и не жужжи, и постарайся на камере мелькнуть хоть пару раз. Для создания образа и воспитания молодого поколения, так сказать.