Вопреки себе (СИ)

Вдова и её дети выглядели не так, как остальные жители деревни, было заметно, что они родились в другом мире, принадлежали другому сословию. Дело было не только в одежде, отличавшейся от деревенской, но и в их внешности: их отличала какая-то, свойственная дворянскому сословию, изысканность, изящество, утонченность, врожденное достоинство в каждом движении. Даже тому, кто видел эту семью впервые, сразу становилось ясно – это ссыльные дворяне.

Семья покойного медленно побрела обратно домой. Маленький деревянный сруб на краю села теперь служил им домом. Это жилище так разительно отличалось от роскошного особняка графов Бутурлиных в Петербурге!

Сейчас, ступая по мокрой тропинке, ведущей к дому, Мария Александровна, вдова графа Бутурлина, словно во сне вспоминала о событиях последних недель перед смертью мужа и винила себя в том, что не сумела уберечь его не столько от болезни, сколько от нежелания жить.

Сруб, что выделили для семьи Бутурлиных, был довольно крепким, но убогим и жалким, мебели в нем практически не было, лишь несколько широких деревянных лавок, да большой стол с шестью табуретами. Слава Богу, что печь в доме была большая и исправно обогревала помещение, но всё равно обе маленькие дочери Бутурлиных тяжко болели этой зимой, когда им пришлось сменить климат Петербурга на суровые сибирские морозы.

Мария Александровна сутками выхаживала девочек, без сна и отдыха, неустанно молясь об их здравии. Эта тихая, немногословная женщина не привыкла жаловаться, считая это слабостью характера. К тому же, времени на причитания и слёзы у неё не оставалось — ей, как жене и матери, хранительнице семейного очага, нужно было думать о том, как сохранить этот самый очаг даже здесь, на краю Империи, в Богом забытом месте.

Единственный врач на всю округу находился за много верст от Березова, да и возможности послать за ним у семьи не было, не говоря уже о том, чтобы заплатить за его услуги. И потому девочек лечила сама Мария Александровна: травяными отварами, взятыми у местной знахарки, да жаркими молитвами Николаю Угоднику, которые бывшая графиня неустанно бормотала днем и ночью.

Когда девочки, наконец, пошли на поправку, у графини прибавилась новая беда: она стала замечать, как её муж постепенно впадает в отчаяние и опускает руки, теряя волю к жизни.

Павел Николаевич винил себя в том, что он довёл семью до такого падения. Ссылка представлялась ему концом жизни, после которого сам смысл существования был потерян. Он не мог смотреть в глаза жене и детям, вынужденным питаться черным хлебом и пустой кашей, не мог объяснить маленьким дочкам, почему у них теперь нет игрушек, шелковых платьев и любимых пирожных, и почему они никогда не вернутся в Петербург.

Потеря положения, привычного с рождения образа жизни, окружения, тяжело сказалась на Павле Николаевиче. Он стал быстро угасать и вскоре слег под внезапным натиском оспы.

Опасаясь заразить детей, Мария Александровна, на время болезни отца, поселила их в домике священника, а сама преданно ухаживала за любимым мужем, хотя и сама рисковала подхватить заразу. Графиня оставалась верна своему долгу и любви.

Он сгорел быстро, буквально за две недели, словно душа, измученная лишениями и муками совести, не желала задерживаться в теле. В последний день перед кончиной граф велел жене позвать к его ложу сына, Александра. Хоть Мария Александровна и опасалась, что юноша может заразиться опасной болезнью, однако отказать в последней просьбе умирающему супругу не посмела.

Вскоре высокий, темноволосый юноша, бледный от горя, перешагнул порог дома и с опаской приблизился к ложу отца. Александр едва узнал его: это землистое, испещренное глубокими морщинами лицо, покрытое язвами, впалые щёки, заострившийся нос никак не могли принадлежать его отцу! Граф Бутурлин всегда слыл красавцем и любимцем дам, его озорная улыбка и глубокий, волнующий голос покорили не одно женское сердце, а его супруге стоили многих ночей переживаний и мук ревности.

Но сейчас на постели лежал дряхлый старик со спутанными волосами, бывшими когда-то цвета воронова крыла, а теперь ставшими тускло-серыми, и помутневшими глазами, полуприкрытыми дрожащими веками. Как отец мог настолько измениться за каких-то две недели, что сын его не видел?!

Если у юноши и была в душе какая-то безумная надежда, что его отец сможет поправиться, она тут же испарилась при первом брошенном на больного взгляде. Это был конец…

Александр судорожно проглотил комок, подкативший к горлу и сжал кулаки в бессильной ярости на проклятую судьбу, что лишила его привычной жизни, а теперь лишает и отца — главной опоры их семьи.

Как он теперь останется один? Мать и маленькие сестры будут на его попечении, он, Александр, отныне станет главой семьи Бутурлиных. Но ему всего лишь пять месяцев назад исполнилось шестнадцать! Сможет ли он? Получится ли у него оберегать семью вместо отца?