Вопреки всему

Еще не осознав того, что несколько мгновений назад осколок мог отправить его в братскую могилу, не поняв, что сейчас он уже должен быть мертвым, Куликов машинально нырнул вниз, за щиток «максима» и только минут через пять понял, что произошло.

– Ну, фрицы! – угрожающе проговорил он, хотел повторить фразу, но во второй раз не сумел одолеть ее, она словно бы прилипла к языку, к нёбу, к зубам, не отодрать и все тут. Непонятно даже, что случилось и вообще каким образом произошло это преображение? Похоже, он онемел на несколько минут.

Огромная масса тумана шевельнулась вновь, прозвучал второй выстрел. На этот раз снаряд, просверлив пространство, ушел еще дальше, взрыв раздался по ту сторону земли, дальше не бывает. Был он совсем тихий и никаких опасений не вызывал.

– Хлебнем мы здесь, Палыч, на этой передовой по полной, под завязку, – удрученно проговорил Блинов и, сдвинув каску на нос, поскреб пальцами затылок. – М-да, под завязку, даже шнурков не будет видно.

Это Куликов ощущал и сам, без всяких подсказок со стороны второго номера.

– Хлебнем, – согласно пробормотал он, – но ночных атак не будет, немцы не любят их, – затем так же, как и второй номер, почесал затылок. – Не умеют они ночью ходить по земле, – добавил он, – спотыкаются… Ноги могут себе сломать, а это, брат Блинов, сам понимаешь, что такое… Ботинки ладные, модные, потом ведь не всегда сумеют купить себе в магазине.

– А зачем им ботинки? Сломанные ноги никакие ботинки не украсят, дорогой ВеПе.

Третий снаряд, прилетевший из тумана, лег уже близко, один осколок даже скребнул по щитку «максима», звук оказался слабым, поскольку осколок был на излете, а вот горсть осколков потяжелее и повреднее, посильнее одинокой дольки зазубренного металла, всадилась в трофейный ранец, лежавший на бруствере, и вывернула из него всю требуху. Не ожидал Куликов такой пакости в своей фронтовой судьбе, не ожидал… Он чуть не взвыл. Но все-таки сдержался, помотал протестующе головой и проговорил сипло, со злостью:

– С-суки!

В тумане раздались ноющие, с каким-то кошачьим подвывом звуки мотора, – пулеметчик знал этот голос, успел познакомиться с ним ранее… «Пантера» это, новый танк, который поступил к фрицам на вооружение совсем недавно. Услышав неприятный вой, будто в моторе вот-вот сгорит стартер (хотя какой стартер может быть в дизеле), Куликов забеспокоился:

– Коля, давай снимем пулемет с бруствера, не то эта гадина сметет его, – они быстро и ловко стащили пулемет вниз, но оказалось, это и не нужно было, «пантера» развернулась в тумане и ушла, побоялась здесь оставаться, словно бы место это было заговоренное, опасное для нее.

Двигатель вражеской машины завыл, заревел оглашенно, с веток ближайших деревьев, измученных осколками, сыростью, огнем, пулями немецкими и нашими, посыпались куски намокшего обледенелого снега – крепкая все-таки была глотка у механизма, луженая.

«Пантера» отодвинулась в глубину своих позиций, за спешно вырытые гитлеровской пехотой окопы, и затихла.

– Уж лучше бы подошла поближе, гранатой бы взяли, – проворчал Куликов, – а так… Тьфу!

Приближалась ночь.

Линия противостояния, проложенная по кромке леса, укрепилась, вгрызлась в землю – ни туда ни сюда; ни немцы не смогли потеснить наших, ни наши немцев.

Очень уж не хотел Гитлер сдавать Смоленск, бросил на оборону города все, что у него было под рукой, вплоть до солдат, которые в банях мыли шайки, чинили в походных мастерских рваные шинели и заведовали навозом у артиллерийских битюгов.

Наши тоже не могли продвинуться ни на метр – также иссякли силы, требовалось время для накопления их, так что арифметика получалась простая: Смоленск достанется тем, у кого дыхание окажется крепче.

Пулеметному расчету Куликова так и не удалось уснуть до самого утра, ночь была тревожная, с минометными обстрелами и слепой артиллерийской стрельбой, одиночной, до которой фрицы оказались очень охочими… Стреляли по квадратам, на авось, и имели успех – попали в неудачно передислоцировавшийся штаб, управлявший минометным подразделением, и сожгли две машины из отдельного автомобильного батальона, приданного для усиления их дивизии. Об этом Куликов узнал утром от командира роты.

В общем, фрицы сами не спали и другим не давали.

К утру туман сдвинулся, приподнялся над землей. Поскольку он был едок, как кислота, то снега стало меньше; если вчера в лесу почти не было темных проплешин со слипшейся сопревшей травой, то сегодня весь лес был украшен этими неровными, недобро вытаявшими и остро пахнущими гнилью кусками земли.

Похоже, весна решила утвердиться окончательно, раз пошло такое таяние, но, с другой стороны, в России еще при царе Горохе Втором была в ходу пословица: «Пришел марток – надевай трое порток», иногда холод начинал жарить такой, что и трех порток могло не хватить.

Выглянув из пулеметной ячейки, Коля Блинов недовольно поморщился: немцы за ночь, под прикрытием темноты и тумана, уволокли всех своих покойников, а заодно прихватили и их ранцы, набитые едой.

Досадно. Насчет еды надо было бы подсуетиться вчера, а пулеметчики зевнули.