Вопреки всему (сборник)

Словно бы отзываясь на мысли, болезненно роящиеся в голове капитана, парализующая тишь внезапно взорвалась, пространство загрохотало вновь, свои лютые песни запели не только автоматы, выползшие откуда-то фольксштурмисты сделали несколько гулких, сопровождаемых паровозным шипением выстрелов из фаустпатронов, с пушечным лязганьем невдалеке загрохотал тяжелый крупнокалиберный пулемет.

Как бы там ни было, капитуляцией берлинского гарнизона пока не пахло.

Уличное пространство было затянуто лохматым маслянистым дымом: горели сразу три танка, два немецких и один наш — старая, помятая самоходка, подпаленная, похоже, фаустпатроном. Экипаж самоходки выбрался из машины и укрылся за каменным корпусом электроподстанции.

Впрочем, по размерам этот темный, пропахший порохом домишко больше походил на платяной шкаф, чем на промышленное здание, и уж совсем не походил на корпус электроподстанции…

Неожиданно из подвального лаза выполз один немец, испачканный красной кирпичной пылью, за ним второй, Казарин понял, чем все это может пахнуть, и внезапно охрипшим голосом скомандовал своей притихшей от осознания того, где она находилась, группе:

— За мной!

Конечно, и в кабинет Гитлера, и в коридоры, заваленные мебелью и засыпанные орденами, они уже вряд ли когда попадут — как только закончатся городские бои, тут и смершевцы появятся, и разведка, и штабные офицеры — разный люд будет топтаться, а тех, кто с ходу, с боем брал бронированные бункера фюрера, отодвинут в сторону, и капитан считал это правильным, поскольку дело переходило уже в плоскость государственных интересов — высшую, так сказать, ступень политического бытия, если же пускать всех, то очень скоро затопчут все следы, ничего, кроме пыли и кирпичной крошки, не останется.

А немцы выдавливались из подвала, будто червяки из навоза, шустро, один за другим — судя по всему, прошли по подземным коммуникациям, по лазам, пахнущим гнильем и туалетными стоками.

— Баринов, на правый фланг! — скомандовал капитан, сам с тремя бойцами выдвинулся влево: надо было прикрыть самоходчиков, с пистолетами "ТТ" против немецких "шмайссеров" они долго не продержатся. — Когда же вы успели наплодиться в таком количестве? — воскликнул Казарин и одной точной очередью слизнул край червячьей цепочки.

Немцы попадали на землю и через несколько мгновений, поняв, что вряд ли они сумеют здесь пробиться на волю, в ближайший лес, поспешно начали вдавливаться назад, в свой подвал, — иначе не спастись. Вылазка на свежий воздух обошлась им в полдесятка трупов.

Можно было, конечно, устремиться за ними в сырую подземельную темноту и там завязать бой, но у пограничников Казарина была другая задача, посерьезнее погони за этими любителями сумрака и подвальных приключений…

В две короткие перебежки Казарин добрался до заваленных немцев, подхватил два "шмайссера", выпавших из рук, выдернул у старшего — брыластого унтера — из-за голенища сапога запасной рожок и, пригибаясь так, что коленками стучал себя по подбородку, переместился к самоходчикам, кинул им автоматы.

— Держите, мужики! Не кулаками же, если появятся фрицы, вам отбиваться!

Бой, пронесшийся по улице, переместился на два квартала, забитых дымом, к окраине, там, по одному из квадратов, отсюда невидимому, неугомонно молотила одинокая пушка — судя по всему, выковыривала из подвала упрямых автоматчиков, готовых сложить свои бестолковки за фюрера, не знающих, что фюрера уже нет — все, почил бесславно и вряд ли ему будет уютно на том свете. Пушка, судя по звуку, была наша, точно наша, противотанковая, — пропитанная солдатским потом, поскольку ее таскали на руках, сорокапятка.

Командир самоходчиков, горбоносый глазастый грузин, благодаря Казарина, вздернул над собой сжатый кулак — приветствовал на испанский манер… Видать, когда-то был в Испании.

Хотя война еще не кончилась, а пограничники уже работали, исполняли свои обязанности здесь, на передовой — надо было набросить сетку здесь и выловить сопревший мусор, который совсем не нужен Берлину завтрашнему, — задерживали эсэсовцев и армейских генералов, нацистских чиновников и партийных деятелей, и вообще военных, которые еще вчера держали в руках автоматы и поливали свинцом красноармейцев, а сегодня, переодевшись в штатское, старались просочиться на запад, раствориться в каменных кущах старых германских городов, уйти в небытие либо просто стать невидимыми.

У многих на руках была кровь, в первую очередь — кровь советских людей, и это спускать было никак нельзя: с каждым конкретным человеком нужно было разбираться отдельно.

Задача сложная, с одного раза ее не решить, вот Казарин и занимался, старался распутывать, расшифровывать рассказы задержанных, отделять зерно от плевел, а правду от вымысла. И смотришь, почтенный господин совсем не армейского возраста, наряженный в поношенный темный костюм — типичный интеллигент, преподаватель школы или музыкант из камерного оркестра, неожиданно оказывался гитлеровским адмиралом, командным сотрудником главного морского штаба. Бойцы Казарина только головами покачивали удивленно, и это было естественно.