Вопреки всему (сборник)

Но это было не так.

МУШАВЕР С УЛИЦЫ ГОРЬКОГО (Рассказ)

Светлой памяти

Виктора Петровича ПОЛЯНИЧКО

Когда Кривошеев закончил медицинский институт, то целую неделю не мог сдержать удовлетворенную улыбку, раз за разом возникавшую на его лице, — он пытался ее согнать, стискивал губы, даже мычал что-то протестующее, а улыбка все равно появлялась на лице вопреки его воле, губы расползались довольно, словно бы он выиграл миллион в лотерею…

Он думал, что, получив свой красный диплом (с отличием, как ведомо тем, кто знает, что такое красный диплом), будет работать на человека и его благо, говоря суконным языком "Блокнота агитатора", почувствует себя счастливым, даже свободным, если хотите — ну как, например, чувствовали себя фронтовики, вернувшиеся с войны и занявшиеся мирными делами… На глаза ему как-то попалась старая книжка, изданная где-то в сорок восьмом или сорок девятом году, найдена она была в архиве родной бабушки — тоже, как и Лева Кривошеев, врача-терапевта…

Книжка была полна рекламных слоганов, которые ныне читаются с превеликим удивлением, они передавали дух совершенно другой страны, других людей, другой жизни. Ну как, к примеру, относиться к такому стиху:

"Вам попробовать пора бы,
Как вкусны и нежны крабы".

А вот к такому грубоватому образчику рекламного восторга:

"К "зубровке", водке горькой, икра русская —
Отличная закуска".

Не Есенин, конечно, и даже не Окуджава, а все равно интересно. Господи, неужели такое было в действительности: икра — поварешками, крабы — ешь, не хочу? Сегодня в Москве, чтобы купить крабового мяса, надо потратить целую зарплату, красная икра — на донышке чайной ложки, чтобы познакомиться со вкусом лососинных яиц. А икра черная? Икру черную, натуральную, можно увидеть теперь только во сне, да еще в кино "Белое солнце пустыни". Еще — прочитать в научно-познавательной книжке или посмотреть в кадрах старой кинохроники. И все.

В больнице он отработал четыре года, сумев стать ведущим хирургом, а потом и заведующим отделением — за короткий срок прошел путь, на который другие тратят едва ли не всю свою жизнь, только годам к пятидесяти становясь заведующими отделениями, — Кривошеев же взял серьезную профессиональную высоту легко, практически в один прием. Он думал, что будет широкими шагами двигаться и дальше по медицинской стезе, но не тут-то было: указанием свыше его передвинули работать на партийные рельсы.

Работы стало меньше, она была не так интересна, как суета и тревоги в хирургическом отделении, но Кривошеев не дергался, сидел в новом кресле спокойно, уверенно — по одной лишь причине: сидя на этом месте, сумеет помочь очень многим людям, и это его устраивало очень…

В Афганистан он попал, уже будучи секретарем обкома партии по идеологии, — прибыл сюда из области, считавшейся одной из самых важных и крупных в Союзе, способной прокормить не только Россию, но и Киргизию с Туркменией, вместе взятых, а еще какую-нибудь из хлопковых или каракулевых республик.

Дорога из этой области вела прямо в Москву, на Старую площадь, в державную точку, с которой, как известно, управлялась наша великая страна, но перед переселением в Москву, как было предсказано знающими людьми в обкоме, предстояла остановка в неуютном месте.

Остановка эта была предписана свыше. Вот так Кривошеев и очутился в Кабуле, в аппарате первого лица… К перемещению сюда он отнесся спокойно. И вообще, в России много веков живет и не исчезает очень верная пословица: "Что Бог ни делает, то — к лучшему".

Хоть и считается, что коммунист обязан быть безбожником, но Кривошеев им не был, верил во Всевышнего, более того — был крещен. И раз уж где-то в высоком ведомстве, скорее всего — все-таки небесном, было решено перебросить его из тихой областной столицы в сотрясаемый выстрелами всех калибров Кабул, значит, так надо было — и с этим нужно мириться.

Кривошеев мирился, он вообще был человеком, умеющим брать себя в руки и переносить невзгоды, какими бы суровыми они ни были. И здесь, в Кабуле, в тихом справном кабинете, обставленном мебелью с индийскими инкрустациями, он долго не засидится, очень скоро окажется где-нибудь в горах, в поле, в пустыне среди песков — там, где человеку быть человеком непросто, хотя и вольнее, чем в четырех стенах с высокими потолками, куда высокая красивая девушка в строгом синем платье с белым передником каждые три часа приносит чай, вазочку с орехами и изюмом и бутерброды.

В кабинете у него стоял сейф — тяжелый, толстобокий, с надписью, извещавшей, что сейф этот был изготовлен в Германии в годы Первой мировой войны в серии "Супер Рейн"…