«Вопрос формы» и другие рассказы

Мосс нервно наблюдал за огромной собакой, с надеждой поглядывая на дверь. Но Вуд подходил все ближе и ближе. Мосс выставил руки…

И тут нервы его сдали. Он не мог заговорить эти бешеные звериные глаза, как заговорил человека с револьвером. Он метнулся в сторону и побежал к двери.

Вуд рванулся к бегущим ногам. Мосс наткнулся на него, и споткнувшись, упал лицом вниз. Он попытался закрыть горло. Вуд полоснул по уху. Оно порвалась, побежала кровь. Мосс взвизгнул и закрыл лицо руками, сделав попытку подняться, не теряя бдительности. Но Вуд укусил его пальцы. Руки хирурга раздвинулись. Он стоял на коленях, беззащитный, пытаясь отразить быстрые, прицельные выпады – и эти похожие на нож зубы…

Вуд торжествоваал. За минуту до этого вымытое, розовое лицо хирурга было надменным и насмешливым. Теперь оно отчаянно дергалось на уровне его глаз, искаженное всепоглощающим страхом, кровь ярко струей бежала по некогда безупречно чистым щекам.

На мгновение бледное горло открылось перед Вудом. Оно было мягким и незащищенным. Он прыгнул. Клыки ударили сбоку и легко разорвали белую плоть. И лишь хрящи позвоночника хрустнули между его челюстями.

Мосс стал заваливаться. Его искаженное болью лицо нелепо разинулось, руки безвольно упали. Из горла хлынул красный поток. Затем лицо его ужасно осунулось до полного отсутствия цвета, и Мосс рухнул на пол.

Мосс проиграл, но остаток своих дней Вуд был обречен прожить в собачьей шкуре. Да и остаток этот был невелик: продолжительность жизни собаки всего пятнадцать лет. В лучшем случае, Вуд мог рассчитывать еще лет на десять.

12

ВУД ТАК и не нашел себе работы в обличье человека. Он был экспертом по кодам, но экспертам по кодам, продавцам и подмастерьям не место в мире сокращающихся рынков. Конторы по найму не могут пристроить избыток нормального человеческого разума, содержащийся в сильных, ловких, полных желания работать человеческих телах.

Но тот же человеческий разум в красивом теле колли стал ценным рыночным товаром. Это была диковинка, феномен, на который стоило поглядеть за свои кровные, уплаченные за билет.

– Люди всегда питали слабость к уродам, – философствовал Гилрой по пути в театр, где Вуд выступал в тот день. – Безобидным уродам люди платят, чтобы они их развлекали. Настоящим же уродам всегда достаются власть и сила. Не знаяю, как ты, Вуд, а я не могу этого понять. Но, думаю я, в нашем мире только тогда можно будет жить по-человечески, когда всех этих уродов уберут в надлежащее место.

Такси остановилось у служебного входа. С зазывающих красно-желтых афиш на стене театра скалилось приукрашенное изображение морды Вуда.

– Бог ты мой! – раскрыл рот таксист. – Будет о чем детишкам рассказать! Вез Говорящую Собаку. Вот ведь честь выпала.

Сбившиеся в толпу прохожие пялили глаза на Вуда: визжа тормозами останавливались рядом машины, и их водители присоединялись к почтительному созерцанию.

– Какой он хорошенький, – взвизгнула женщина. – И умненький!

– Ну да, – услышал Гилрой хвастливый голос таксиста, – я их сюда и привез. Как он себя ведет? – голос таксиста снизился до доверительного шепота. – Тот парень, что ехал с ним, его менеджер, наверное, разговаривал с ним так же по-человечески, как мы с вами. Как будто пес понимал каждое его слово.

– А он и понимает, – авторитетно заявил один из зевак.

– Бросьте ерунду городить, – сказал другой. – Дрессированный он, вот и все. Мне бы такого.

Специальный наряд полиции быстро разогнал толпу зевак и проложил проход к двери.

– Стыдно должно быть, – сказал полисмен. – Такую бузу подняли, и из-за кого? Из-за какого-то пса!

Вуд обнажил клыки и заворчал на него. Полицейский сразу попятился назад.

Вуд и Гилрой специально разработали эту сцену для рекламы. Действовала она безотказно: ретивый страж порядка всегда подворачивался под руку, а публика всегда наслаждалась его испугом.

Вуд не мог избавиться от восторженных поклонников и внутри театра. Его партнеры по выступлениям настойчиво ласкали его – чесали ему спину, за ушами, воркуя и бормоча всякие пустяки, словно он был обыкновенной, неразумной дворнягой.

ФИЛЬМ О Вуде, который сняли в Голливуде, закончился; и пока разыгрывался пролог представления, Вуд и Гилрой стояли в ожидании так далеко от входа, насколько позволяла конструкция театра.

– Семь тысяч в неделю, надо же! – размышлял про себя Гилрой, ожидая за кулисами своего выхода. – И за что? За чепуху, на которую способен любой болван из публики.

За прошедший год ни он, ни Вуд так и не привыкли к растущим цифрам в своих банковских книжках. Выступления, фото, статьи в газетах и журналах – и все по астрономическим ставкам… Но Вуду никогда не набрать достаточно денег, чтобы выкупить человеческое тело, в котором он голодал.

– Эй, Вуд, – прошептал Гилрой, – наш выход.

На сцене их встретил оглушительный рев аплодисментов. Вуд работал безупречно. Опознавал предметы, названные конферансье, вытаскивал их из общей кучи.

Капельдинеры шли между рядами, собирая записки с вопросами зрителей и передавали их Гилрою.