Вопрос на десять баллов

Мы основательно закупаемся конфетами в магазине на углу перед сеансом, потому что, как я замечаю, наценка на конфеты в кинотеатре абсолютно сумасшедшая, затем мы занимаем места в центральном проходе, двое из шести собравшихся в зале. Свет гаснет, и чувство подавленной сексуальной страсти, словно слабый ток, вполне ощутимо, как, впрочем, и запах отсыревших сигарет, прокисшего лимонада и смутный душок влажного подвала. Сначала идет «Андалузский пес». Во время замечательной сцены разрезания глаза и показа разлагающегося ослика на крышке рояля Алиса наклоняется вперед и закрывает глаза руками, и я вполне естественно поглаживаю ее по спине, словно ограждая от гротескно изображенной Дали и Бунюэлем работы человеческого подсознания.

Затем свет снова зажигают, и следует небольшой перерыв, во время которого мы съедаем по большой упаковке орешков в шоколаде, выпиваем по банке «Лилта» и обсуждаем сюрреализм и его взаимоотношения с миром бессознательного. Алиса не фанат всего этого:

– Меня этот фильм оставил равнодушной. Все такое мерзкое и отвратительное. Он даже не вызвал моего эмоционального сочувствия…

– А это и не должно вызывать эмоционального сочувствия или участия в общепринятом смысле. Сюрреализм должен быть странным, нервирующим. Я нахожу это очень эмоциональным, просто мы зачастую переживаем такие эмоции, как беспокойство и отвращение… – Но самое смешное в том, что в отличие от сюрреалистов я хочу добиться от Алисы сочувствия и участия в общепринятом смысле и не хочу вызывать у нее такие эмоции, как беспокойство и отвращение.

Затем свет снова гасят, и экран оживает – начинается «Броненосец „Потемкин“». Я украдкой смотрю на Алису во время знаменитой сцены на одесской лестнице, и она улыбается мне, а я наклоняюсь и целую ее. И слава богу, она тоже целует меня, и это прекрасно. Происходит некоторое столкновение цитрусового и молочного вкусов, потому что она уже перешла на желейные конфеты, а я все еще жую арахис в шоколаде и не могу дать полный вперед. Потому что у меня в зубе мудрости застрял орешек, и мне не хочется, чтобы поцелуи стали слишком жгучими и безумными – вдруг она вытащит орешек. Но, оказывается, не стоило так волноваться, потому что Алиса вскоре отстраняется и шепчет:

– Думаю, нам лучше посмотреть фильм. Мне интересно, что будет с моряками!

И мы продолжаем смотреть «Броненосец „Потемкин“».

Когда мы выходим на улицу, там уже темно, и меня подташнивает от всех этих сладостей и поцелуев, но Алиса берет меня за руку, и мы идем в центр города, с революционным пылом обсуждая Эйзенштейна.

– Его по праву можно назвать отцом современной повествовательной техники в кинематографии, – говорю я, выбравшись наконец из дерьмово-меланхоличного состояния. – Кофе с оладьями? Или в паб? Или ко мне? Или к тебе?

– Извини, не могу, нужно роль учить.

– Может, я проверю тебя? – предлагаю я, хотя что-то мне подсказывает, что я и так в последнее время проверяю Алису по всем параметрам.

– Нет, спасибо, у меня одной лучше получается, – отвечает Алиса, и я с разочарованием понимаю, что мы направляемся к ее общаге и это последняя сцена нашего любовного монтажа на сегодня.

Мы проходим мимо объездной дороги, совсем рядом с автовокзалом. Там кое-что попадается нам на глаза, и мне приходит в голову одна мысль.

– Пошли со мной, это займет всего минуту…

– Что займет?

– Мне пришла в голову одна мысль. Это будет весело, обещаю! – Я чуточку сильнее сжимаю руку Алисы, чтобы она не могла убежать, и мы направляемся к окутанному серыми дизельными выхлопами автовокзалу, к будке «моментального фото».

– Ты что делаешь?

– Просто подумал, что нам нужно сфотографироваться, – говорю я, ища мелочь в карманах.

– Нам вдвоем?

– Угу.

– Господи, да зачем? – удивляется Алиса, вырываясь.

Я крепче сжимаю ее руку.

– Будет сувенир, – отвечаю я, но это неверное слово. «Сувенир», существительное, происходит от французского глагола souvenir,«помнить». – Да просто так, по приколу!

– Ни за что! – отрезает Алиса, и я начинаю ломать голову, как затащить ее в кабинку без помощи пропитанного хлороформом платочка.

– Ну, давай пошли…

– Нет!

– Но почему?

– Потому что я ужасно выгляжу, – отвечает она, хотя на самом деле имеет в виду «потому что ты ужасно выглядишь…».

– Ерунда, ты нормально выглядишь – пошли, будет весело! – говорю я, волоча ее за руку через привокзальную площадь; будет весело, будет весело, будет весело…

Я отодвигаю пропитанную никотином и соляркой оранжевую нейлоновую занавеску, и мы втискиваемся в кабинку, затем следует небольшая веселая возня – это мы регулируем высоту табуретки и прикидываем, как нам сесть. В конце концов Алиса садится ко мне на колено, как на насест, но ей приходится встать, чтобы я смог вытащить из кармана связку ключей и мелочь. Затем она снова садится, но на этот раз – обеими ногами, и обнимает меня за шею. Она сейчас подыгрывает мне, и создается впечатление, будто нам и в самом деле будет весело, поэтому я протягиваю руку и бросаю в щель пятидесятипенсовую монету.