Вопрос о братстве. С комментариями и объяснениями

Мы говорим все-, а не всё-единство — Н. Ф. Федоров дает здесь собственную трактовку понятия всеединства, введенного В. С. Соловьевым в «Критике отвлеченных начал» (1878–1880) и «Чтениях о Богочеловечестве» (1878). Соловьев определял всеединство как свободное единство в Боге всех элементов мира, видя в нем идеальный принцип бытия. Всеединство изначально явлено в Боге и сотворенном Им мире, однако после грехопадения бытие распадается, ввергается во власть принципов разделения, розни и смерти. Соответственно задача человечества состоит в осуществлении положительного всеединства — сначала в области знания (синтез богословия, философии и науки в систему свободной теософии), а затем и в сфере действительности, где искусство, становящееся свободной теургией, должно воссоединить божественное, человеческое и природное. Понятие «всеединство» у Соловьева было образовано от слова «всё» (в старой орфографии писалось как «все»). Федоров, используя это понятие, образует его не от слова «всё», а от слова «все» (в старой орфографии «вс»), тем самым меняя его смысловой объем, акцентируя идею совершенного множества личностей.

Первого сына человеческого, т. е. того, кто не оставил родителей даже по смерти, и мы, потомки, не должны отделять в своей мысли, в своем поминовении, в проекте воскрешения от его родителей. Мы должны считать его вместе с его родителями за одну нераздельную единицу, за нашего праотца. Мы и не будем разделять их в мысли, если на деле будем составлять подобные им нравственные единицы, потому что и оставивших нас, умерших, будем соединять тогда в мысли прежде, чем будут восстановлены они и на деле. Если же сын, сделавшись сам отцом, оставляет, забывает своих родителей по смерти их, то он не есть уже сын человеческий, ибо образы родителей, остающиеся по смерти их в душе сынов, составляют отличительную черту человека. Для ученых, как особого сословия, эти образы — только представления, а для всех людей — проекты; последнее естественно, можно даже сказать всеобще, а первое искусственно. Сын, не оставивший родителей, есть первый сын человеческий, оставивший же родителей есть первый блудный сын. Оставление сынами родителей и есть первое падение, гетеризм же и избиение престарелых родителей сынами есть самое глубочайшее падение. Матриархальные и патриархальные состояния суть уже восстановление, но еще не полное. Точно так же как «гражданское общество», древняя и новая цивилизация суть новое, второе, но тоже не полное падение. Полным падением был бы всеобщий гетеризм, или стадное состояние; но это только идеал, мечта, утопия гражданского общества, и притом только тех из обществ, коих называют передовыми. Каждое из означенных состояний имеет свое религиозное выражение: в патриархальном и отчасти матриархальном состоянии чтут предков; цивилизация древняя и новая чтит не умерших, а живущих, предпочитает молодых старикам, отцам, и последних оставляет ради первых; это культ языческих Афродиты и Арея. Только стадное состояние, если оно когда-либо действительно существовало в прошедшем или же осуществится (в строгом смысле) в будущем, не может иметь религии. <…>

Афродита — в древнегреческой мифологии богиня любви и красоты, символ женственности. Арей — в древнегреческой мифологии бог войны, воплощение мужественности.

<…> Семья и должна бы была оставаться нравственной единицей, независимо от числа сыновей и дочерей, независимо от смерти родителей, разрушавшей единство. Все сыны и дочери, сколько бы их ни было, суть один сын, если нет между ними разделов, а разделов между ними не будет в таком только случае, если обязанность поддержания родителей при жизни превратится по смерти их в искреннее стремление к восстановлению жизни родителей. Без этого стремления нет сына, т. е. единого сына при множестве, как нет и братства; без этого стремления разделы будут необходимостью. Семья же, поставившая вышеозначенное стремление своею целью, была бы проявлением двух добродетелей: во-первых, бескорыстия, в такой семье не было бы поклонения вещи, идолопоклонства; а во-вторых, любви всеобщей, чистой, т. е. христианской. Но христианство будет платоническим, т. е. идеолатриею, если стремление к восстановлению останется только стремлением и не сделается актом всеобщего воскрешения. В этом же великом акте проявится третья добродетель, или, лучше, первая и единственная, заключающая в себе все другие, — уподобление Триединому Существу.